Сначала я решил, что хочу побыть один. Потом понял, что мне нужно с кем-нибудь поговорить. С кем-нибудь, кто не был бы частью моей безупречной жизни, с кем-нибудь, кто не знал бы ни Джулиану с Чарли, ни моих друзей и родственников. Вот так я и очутился на крыльце у Элизы. Это не было случайностью. Я ее искал.
Сначала мы просто разговаривали. Разговаривали несколько часов (Джулиана, возможно, скажет, что это только усугубляет мою вину, поскольку моя измена перестает быть простым удовлетворением похоти). О чем мы разговаривали? Воспоминания детства. Любимые праздники. Памятные песни. А может, и не об этом. Слова не имели значения. Элиза поняла, что мне плохо, но не спрашивала почему. Она знала, что я либо скажу ей, либо нет. Ей не это было важно.
Я плохо помню, что случилось потом. Мы поцеловались. Элиза потянула меня вниз. Ее пятки шлепнули по моей спине. Она двигалась так медленно, принимая меня. Я застонал, кончив, и боль прошла.
Я остался на ночь. Во второй раз уже я взял ее. Я опрокинул ее и вошел яростно, отчего ее бедра дрожали и груди подпрыгивали. Когда все кончилось, белые салфетки, влажные от спермы, лежали на полу, как опавшие листья.
Странно, что я уже тогда предвидел чувство вины и сомнения, которые станут меня терзать. Я был убежден, что Джулиана обо всем узнает. Ей не потребуется нюхать мою одежду или искать следы помады на воротнике. Нет, она интуитивно поймет, что случилось, как всегда все во мне понимает.
Я никогда не считал себя рисковым парнем или человеком, который наслаждается хождением по краю. Пару раз в университете, до встречи с Джулианой, я проводил ночи с девушками. Тогда это казалось естественным. Джок был прав: девушки левых взглядов проще шли в постель. На этот раз было иначе.
Шофер доволен, что избавился от меня. Я стою на тротуаре и смотрю на свой дом. Единственное освещенное окно – это окно кухни, выходящее на боковую дорожку.
Ключ скользит в замок. Шагнув внутрь, я вижу силуэт Джулианы на фоне освещенного прямоугольника в дальнем конце холла. Она стоит в дверях кухни.
– Почему ты мне не позвонил? Я бы тебя забрала…
– Я не хотел, чтобы Чарли ехала в полицейский участок.
Я не вижу ее лица. Ее голос звучит обыденно. Я кладу теннисное снаряжение и подхожу к ней. Ее стриженые волосы взъерошены, глаза опухли от недосыпания. Когда я пытаюсь обнять ее, она отстраняется. Она с трудом может смотреть на меня.
Дело тут не только во лжи. Я привел полицейских в ее дом: они открывали шкафы, заглядывали под кровати, рылись в ее личных вещах. Соседи видели меня в наручниках. Наш сад был перекопан. Следователи допрашивали ее и задавали вопросы о нашей интимной жизни. Она долго ждала в участке в надежде увидеть меня, но ее отправили домой – не полицейские, а я. И ни одного телефонного звонка, ни одного сообщения, ни одной моей попытки хоть что-то объяснить.
Я смотрю на кухонный стол и вижу кипу газет. Все они раскрыты на страницах, посвященных одной и той же теме. «Психолог арестован по делу об убийстве Кэтрин Макбрайд», – гласит один заголовок. «Знаменитость избегает ареста», – вторит ему другой. Фотографии, на которых я сижу на заднем сиденье полицейской машины, прикрыв голову пальто Саймона. У меня виноватый вид. Прикройте пальто голову матери Терезе, и у нее тоже будет виноватый вид. Почему все подозреваемые так поступают? Конечно же, было бы лучше улыбаться и махать рукой.
Я падаю в кресло и просматриваю статьи. В одной газете помещен снимок: я на крыше Марсдена с Малкольмом впереди. На втором фото я прикрылся пальто, руки в наручниках лежат на коленях. Смысл очевиден: путь от героя до злодея.
Джулиана ставит чайник и вытаскивает две кружки. На ней темные леггинсы и безразмерный свитер, который я купил ей в Кэмден-маркет. Я сказал тогда, что купил его для себя, но знал наперед, чем это кончится. Она всегда надевает мои свитера. Говорит, что ей нравится их запах.
– Где Чарли?
– Спит. Уже почти одиннадцать.
Она кладет в чашки пакетики с чаем и заливает их кипятком. Я чувствую запах мяты. У Джулианы вся полка уставлена травяными чаями. Она сидит напротив меня. Ее взгляд, остановившийся на мне, ничего не выражает. Она кладет руки на стол, одним лишь этим движением показывая, что ждет от меня объяснений.
Я хочу заговорить о простом недоразумении, но боюсь, что это прозвучит банально. Вместо этого я завожу рассказ о том, что знаю. Что, по мнению Руиза, я как-то связан с убийством Кэтрин, поскольку мое имя упоминалось в ее дневнике, который они выловили из канала; что Кэтрин приехала в город на собеседование со мной. Я об этом не знал. Списком занималась Мина. Видимо, Кэтрин увидела объявление.
Джулиана забегает на шаг вперед:
– Но ведь это не единственная причина, по которой тебя арестовали?
– Нет. Запись телефонных звонков показывает, что она звонила мне в офис в тот вечер, когда была убита.
– Ты с ней говорил?
– Нет. Я был у Джока. Именно тогда он рассказал мне о… ты знаешь о чем.
– А кто ей ответил?
– Не знаю. Мина рано ушла домой.
Я опускаю глаза под ее взглядом.
– Они разыскали жалобу на сексуальные домогательства. Они думают, что у меня с ней была связь и что она угрожала разрушить мою карьеру и наш брак.
– Но она забрала жалобу.
Джулиана отодвигает чашку и встает. Я чувствую некоторое облегчение, потому что ее взгляд больше не прикован ко мне. Даже не глядя на Джулиану, я точно знаю, где она: у французского окна, смотрит на отражение человека, сидящего за столом, которого, как она думала, она знает.
– Ты мне сказал, что был с Джоком. Сказал, что выпивал. Я знала, что ты лжешь. Я знала все это время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111