Я чувствую острую боль внутри, словно дрель проделывает дыру в моих внутренностях. Я снова и снова вижу все: борьбу и умирание, попытки освободиться. Сколько кислорода может быть в пакете? Не больше чем на десять минут. Десять минут, чтобы бороться. Десять минут, чтобы умереть. Извиваясь и брыкаясь, она втянула полиэтилен в рот. На полу рассыпаны диски, столик перевернут. Фотография в рамке лежит лицом вниз среди битого стекла. Застежка золотой цепочки сломана.
Бедная Элиза. Я все еще помню ее мягкие губы на моей щеке, когда она прощалась со мной в ресторане. На ней тот же темно-синий топ и мини-юбка в тон. Видимо, это случилось в четверг, через некоторое время после нашей встречи.
Я перехожу из комнаты в комнату, ища следы взлома. Входная дверь была заперта снаружи. Видимо, он забрал ключи.
На столе в кухне стоит кружка с ложкой гранул растворимого кофе на дне. Чайник лежит на боку, один стул перевернут. Ящик стола открыт. В нем аккуратно сложенные полотенца, коробочка с инструментами, электрические пробки и сверток черных пакетов для мусора. Новый пакет, лежащий в мусорном ведре, пуст.
Пальто Элизы висит на двери. На столе рядом с кошельком лежат ключи от машины, два нераспечатанных письма и мобильный телефон. Батарея села. Где ее шарф? Возвратившись в комнату, я нахожу его на полу за креслом. Тугой узел, завязанный на шарфе, превратил его в шелковую удавку.
Элиза была слишком осторожна, чтобы открыть дверь незнакомцу. Либо она знала убийцу, либо он уже был внутри, когда она вернулась. Где? Как? Вторая дверь сделана из высокопрочного стекла и ведет в маленький кирпичный дворик. Сенсор включает систему безопасности.
Кабинет внизу захламлен, но чист. Кажется, ничего не пропало, во всяком случае, DVD и ноутбук на месте.
Наверху во второй спальне я снова осматриваю окна. Одежда Элизы висит на вешалках нетронутая. Ее шкатулка с драгоценностями, отделанная перламутром, лежит в нижнем ящике туалетного столика. Если бы ее кто-то искал, легко бы обнаружил.
В ванной сиденье унитаза опущено. Коврик для ванны висит на сушилке над большим синим полотенцем. Новый тюбик с зубной пастой стоит в подарочной кружке из палаты общин. Я наступаю на педаль корзины, и крышка поднимается. Пусто.
Я уже собираюсь уходить, когда замечаю горстку темного порошка на белом кафеле под раковиной. Провожу пальцем по поверхности и собираю тонкую серую пыль, пахнущую розой и лавандой.
На подоконнике у Элизы стояла расписанная керамическая чаша с ароматической смесью. Возможно, она ее разбила. Тогда она должна была смести осколки в совок и выбросить в мусорное ведро на кухне, но в ведре ничего нет.
Пристально рассматривая окно, я вижу участки дерева на краях, где отвалилась краска. Раму красили закрытой, а потом открыли. Подсунув пальцы под раму, я тяну ее на себя, сжимая зубы, когда разбухшее дерево начинает скрипеть.
Выглянув наружу, я вижу канализационные трубы и плоскую крышу прачечной десятью футами ниже. Кирпичная стена внутреннего дворика увита глицинией, и по ней легко взобраться. Трубы могли послужить опорой, чтобы добраться до окна.
Я закрываю глаза и, мысленно воссоздавая картину произошедшего, вижу, как кто-то стоит на трубах и вскрывает окно. Он пришел не для того, чтобы украсть или учинить погром. Он опрокидывает чашу с ароматической смесью, протискиваясь в окно, и ему приходится прибраться. Он не хочет оставлять следов взлома. Потом он ждет.
Шкаф под лестницей запирается на засов. Это чулан для швабр и метел – достаточно большой, чтобы в нем спрятаться, съежившись, и смотреть в щелку между задней стенкой и полом.
Элиза приезжает домой. Поднимает почту с пола и несет в кухню. Она вешает пальто на дверь и бросает вещи на стол. Потом набирает чайник и кладет ложку кофе в кружку. Он нападает на нее сзади, накидывает шарф на шею, убеждается, что узел сжимает ей дыхательное горло. Когда она теряет сознание, он тащит ее в холл, оставляя следы на ворсе ковра.
Он связывает ей руки и ноги, аккуратно обрезая ленту и убирая все обрезки, которые падают на пол.
Потом надевает на голову мешок для мусора. В какой-то момент она приходит в себя и видит только темноту. В это время она уже умирает.
Вспышка ярости заставляет меня открыть глаза. Вижу свое отражение в зеркале ванной: отчаявшееся лицо, лицо, выражающее замешательство и страх. Я падаю на колени, ударяюсь подбородком о сиденье, и меня тошнит в унитаз. Затем я бреду в главную спальню. Занавески закрыты, на постели смятое и несвежее белье. Мои глаза прикованы к мусорному ведру. Там лежит полдюжины скомканных салфеток. Всплывают воспоминания: бедра Элизы на моих бедрах, наши тела вместе, я вхожу в нее.
Я начинаю судорожно рыться в ведре, собирая салфетки. Мои глаза бегают по комнате. Притронулся ли я к лампе? А к двери, подоконнику, перилам?
Это безумие. Я не могу очистить место преступления. По всему дому будут следы моего пребывания. Она расчесывала мне волосы. Я спал в ее постели. Пользовался ее ванной. Пил вино из бокала, кофе из кружки. Я дотрагивался до выключателей, музыкальных дисков, стульев, боже мой, в конце концов, мы с ней занимались любовью на диване!
Звонит телефон. Сердце едва не прыгает у меня из груди. Я не могу рисковать и брать трубку. Никто не знает, что я здесь. Я жду, прислушиваясь к звонку, и почти готов к тому, что Элиза шевельнется и скажет: «Пожалуйста, ответь. Может, это важно».
Телефон замолкает. Я снова начинаю дышать. Что мне делать? Позвонить в полицию? Нет! Надо убираться отсюда. Но я не могу оставить ее здесь. Я должен кому-нибудь сказать.
У меня звонит мобильный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111