Понимаешь?
— Да. Вполне.
— А я не хочу мерзнуть.
Вдруг она поднялась со стула.
— Кофе хочешь?
— Не стоит.
— Но ты же хочешь?
— Спасибо.
Она исчезла в дверях, и он услышал, как она на кухне наливает воду и звякает чашками. С улицы доносились голоса мальчишек, игравших в хоккей: они кричали, когда забивали гол или когда появлялся еще какой-нибудь старикан на машине и приходилось освобождать ему дорогу.
В стаканах пенилось молоко, как в кафе, куда он вечно не успевал зайти. Он выпил и поставил стакан на стол.
— Насколько хорошо ты на самом деле знакома с Эвертом?
Она посмотрела на него изучающе, именно тем взглядом, который лишал его уверенности в себе.
— Ах вот почему ты здесь? Чтобы поговорить об Эверте?
— Да.
— Это что, допрос?
— Вовсе нет.
— А что же?
— Я не знаю.
— Ты не знаешь?
— Нет.
Она опять одернула рукава, как будто все еще мерзла.
— Я не понимаю, что ты городишь.
— Я бы и сам хотел выражаться яснее. Но не могу. Можешь считать, что это мои личные изыскания. Никак не связанные с работой.
Она не спеша допила стакан.
— Он — самый близкий друг моего мужа.
— Я знаю. Но сама ты хорошо его знаешь?
— Его не так-то легко узнать.
Она хотела, чтобы он ушел. Он ей не нравился. И он это видел.
— Еще одно. Скажи мне…
— А Эверт знает, что ты здесь?
— Нет.
— Почему?
— Если бы он знал, я бы тебя не спрашивал.
Солнце припекало. Он чувствовал, что спина у него совсем мокрая. Он бы предпочел оказаться где-нибудь в другом месте, но оставался здесь, несмотря на возникшее напряжение.
— Эверт рассказывал тебе? О том, что случилось в морге? О том, как погиб Бенгт?
Она его не слышала. Он это видел. Она указала на него рукой и не опускала ее, пока ему не стало не по себе.
— Он сидел здесь.
— Кто?
— Бенгт. Когда ему позвонили и вызвали в морг.
Не стоило ему сюда приезжать. Пусть бы она предавалась своей скорби. Но ему понадобился настоящий портрет Эверта. И от нее он мог бы его получить. Он повторил вопрос:
— Эверт тебе рассказывал о том, что случилось с Бенгтом?
— Я задавала ему вопросы. Но он рассказал не больше, чем было в газетах.
— Вообще ничего?
— Не нравится мне этот разговор.
— И ты не спросила Эверта, почему та проститутка требовала, чтобы приехал именно Бенгт?
Она молчала. Долго.
Он не спешил задавать другие вопросы. Главный он уже задал.
— Что ты несешь?
— Вы с Эвертом говорили, почему она убила именно Бенгта?
— Ты что-то знаешь?
— Я у тебя спрашиваю.
Она не сводила с него глаз.
— Нет.
— И ты не поинтересовалась?
И тут она вдруг расплакалась. Сидела сжавшись в комок, маленькая, несчастная, задавленная горем.
— Я интересовалась. Спрашивала у него. Но он ничего не сказал. Ни слова. Несчастный случай. Вот что он ответил. Это могло случиться с кем угодно. А случилось с Бенгтом.
Кто-то подошел к нему сзади. Свен Сундквист обернулся — это была девочка, младше Йонаса: пяти, может быть, шести лет. Она вышла из дома в белой рубашечке с коротким рукавом и розовых шортах. Остановилась перед мамой и заметила, что та плачет.
— Что случилось, мамочка?
Лена Нордвалль наклонилась к ней и сказала:
— Ничего, старушка.
— Ты плачешь. Это из-за него? Он дурак?
— Нет. Он не дурак. Мы просто разговаривали.
Девчушка в рубашке и шортиках обернулась, и на Свена уставились огромные глаза.
— Мама грустная. Папа умер.
Он сглотнул, улыбнулся и попытался выглядеть одновременно серьезным и приветливым:
— Я знал твоего папу.
Свен Сундквист молча смотрел на женщину, которая четыре дня назад осталась одна с двумя детьми. Он понимал ту боль, которую она чувствовала. Понимал, почему Эверт предпочел спасти Лену от позора и почему решил, что ей эта правда не нужна.
Эверт Гренс не мог дождаться завтрашнего дня. Он тосковал по ней.
В воскресенье машин на улицах мало и через город можно проехать быстро. Улица Вэртавэген совсем безлюдная, и он поставил Сив, вторил ее высокому голосу и дошел до припева, когда ехал по мосту Лидингё, не замечая дождя, который вдруг снова принялся моросить.
Всегда пустая стоянка была переполнена. Он сперва ничего не понял и подумал, что заехал не туда, но потом вспомнил, что ни разу не был здесь в воскресенье — обычный день посещений.
В регистратуре его встретили удивленными взглядами: сиделки и узнавали его, и не узнавали. Он пришел не как обычно, его ждали только завтра. Он улыбнулся сиделке и, смеясь ее изумлению, пошел привычным путем в палату. Сиделка окликнула его: «Постойте!»
— Ее там нет.
Сперва он не расслышал, что она сказала.
— Ее там нет. В ее комнате.
Он стоял как вкопанный. Снова переживал тот день, когда она умерла, а потом вернулась к жизни. К такой вот жизни. Чувствовал, что снова умирает вместе с ней.
— Она на террасе. Сегодня воскресенье. У них послеобеденный отдых. Мы стараемся, чтобы они больше времени проводили на воздухе. А сегодня погода совсем летняя. Там большие зонтики от солнца.
Он не слышал. Молодая сиделка что-то говорила, а он не слышал ни слова.
— Сами понимаете, как полезно дышать свежим воздухом. Она очень рада.
— Почему ее нет в комнате?
— Простите?
— Почему ее там нет?
У него закружилась голова. Прямо у входа стоял стул, и он рухнул на него, снял пиджак, положил на колени.
— Все хорошо? — Сиделка присела рядом на корточки. Он посмотрел на нее:
— На террасе?
— Да.
Четыре огромных зонтика с рекламой мороженого занимали большую часть террасы. Эверт узнал двоих санитаров и всех, кто сидел в креслах-каталках.
Она сидела в серединке. С чашкой кофе на столике и булочкой с корицей в руках. Она смеялась как ребенок, он слышал ее смех, несмотря на стук дождевых капель по зонтикам и песню, которую они распевали хором.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94