И, весенней полон жажды,
В Веснину его простора
Убегу я скоро.
Это - мне? Никогда Николай Степанович не читал мне этих стихов. Может, они - последние?.. Последние!
Боря Скворцов... Николай Степанович... И там, в сквере... Сколько же смертей сразу!
В эти минуты я не знал еще об одной смерти. В здании ЦК, куда попала немецкая торпеда, погиб Александр Николаевич Афиногенов - драматург, веселый, умный человек, которого я видел у Николая Степановича.
Все это случилось в один вечер - 29 октября 1941 года, через шесть дней после похорон отца...
Три дня мы разгружали баржи в Северном речном порту. Зима уже настала, и надо было торопиться. Вот-вот мороз прихватит водохранилище и канал, а баржи должны успеть уйти на зимний судоремонт.
Нас было немного - человек сорок, присланных с разных предприятий и учреждений, а баржи две - огромных, забитых до отказа мешками и тюками. Металлических, скользких и люто холодных барж!
Когда меня и еще двух молодых ребят отправляли из типографии на это дело, многие нам завидовали:
- Там хоть отъедитесь. Небось овощи или продукты какие разгружать.
У нас сводило желудки. Есть действительно хотелось ужасно.
Но отъедаться в Северном порту было нечем. Мы разгружали мешки с солью и тюки с суровьем для текстильной фабрики.
Работали с восьми утра до восьми вечера и спали тут же в порту: кто в дирекции, кто в медпункте, кто в редакции многотиражки.
Мне, казалось, повезло больше всех - меня определили спать в шкиперской каюте одной из двух барж с красивым именем "Альбион". Что это значит - "Альбион", я не знал. Не знал и сам шкипер - замкнутый старичок, проживший всю жизнь бобылем на баржах.
В каюте было тепло и сухо. После многочасовой работы на ветру да на морозе - блаженство.
Утром и днем нас кормили в портовой столовке. Кормили супом из мороженой капусты и ложкой каши или пюре из картофеля, тоже мороженого.
Вечером мы чаевничали со шкипером.
Сидор Кузьмич доставал для себя ломоть хлеба, отрезал кусок сала, открывал банку варенья и разливал из котелка кипяток - на двоих:
- Угощайся!
И мы угощались. Я хлебал пустой кипяток, в лучшем случае дожевывал с ним оставшийся от своей дневной пайки хлеб. Шкипер смачно поглощал хлеб с салом, а потом с вареньем.
- На ночь-то много вредно, - замечал он при этом.
И верно, более основательно Сидор Кузьмич при мне не ел. Обед он готовил и съедал днем, когда мы работали.
За три вечера я уже привык ко всему, спокойно выносил вечернюю пытку и даже не сердился на Сидора Кузьмича. Тем более что по-своему он был прав: свое он ест сам, и я довольствуюсь своим. Хватит того, что он дает мне кипяток и ночлег. Огорчало другое.
Я пытался уговорить шкипера обменять сало и крупу на мои почти новые кожаные полуботинки и отцовский полушерстяной шарф. Шкипер не соглашался.
- А у меня нет ничего. Чего у меня есть? Только что себе.
Что было у шкипера, я видел: и сало было, и крупа нескольких сортов, и ящик с горохом килограммов на восемь - десять под койкой.
- Так я вам вещи даю, хорошие, - пытался убедить я Сидора Кузьмича. А прошу совсем немного. Ну сала кусочек да кило крупы или вон гороха. За ботинки или за шарф - за что хотите.
Вещи я захватил специально, пообещав матери, что обязательно выменяю на них продуктов. Ведь все же я буду работать в порту, а тут должны найтись желающие.
Но шкипер жался.
Сегодня был последний вечер моей корабельной жизни. Еще ночь, завтра с утра часа на три работы - и можно домой.
- Ну так как, Сидор Кузьмич? - опять спросил я, когда мы напились чаю, а хозяин еще и поел.
Шкипер вроде подобрел:
- Ну покажи-ка, что там у тебя?
И полуботинки и шарф он видел и вчера и позавчера, но сейчас я опять протянул их Сидору Кузьмичу:
- Смотрите, ведь правда хорошие.
Сидор Кузьмич пощупал шарф и даже посмотрел его на свет коптилки, взвесил на руке один ботинок, словно его интересовало не столько качество, сколько вес, и когда я был уже окончательно убежден, что дело выйдет, вдруг изрек:
- Нет, не пойдет. Продуктов не дам. Деньгами хочешь?
Планы мои рушились. Видно, придется завтра по пути домой заехать на Центральный рынок и купить что-нибудь на вырученные деньги.
- А сколько вы дадите?
- Полторы сотняги, - прикидывал шкипер. - Да уж так и быть - две.
Не соглашаться? Я представил себе, как вернусь домой в нашу комнату, где уже давно стоит железная печурка с отводной трубой в окно, растоплю ее и, пока мать на работе, приготовлю что-нибудь вкусное: например, наварю каши из пшеницы, если удастся раздобыть пшеницу на рынке, или картошки, а лучше - кормовой свеклы, ведь она в два раза дешевле картошки, и, значит, ее можно наменять или купить, если я просто продам полуботинки и шарф, в два раза больше.
Я стал прикидывать: килограмм картошки стоит сейчас на рынке сто рублей - сто двадцать, а килограмм свеклы - пятьдесят. Значит...
- Чего молчишь? - переспросил Сидор Кузьмич. - А то ведь как хочешь!
- Я согласен...
- Ну и ладно. Давай спать. А завтра...
Наутро чуть свет я ушел на разгрузку. Сидор Кузьмич еще спал. "Пусть спит, забегу потом", - решил я.
С баржами мы покончили только к двенадцати часам. Я не пошел в столовку, а вернулся на "Альбион" и спустился в шкиперскую каюту.
- Сидор Кузьмич, мы все разгрузили. Вот я и пришел, чтоб...
- Ну?
- Так деньги... Деньги вы мне должны...
- Не разыгрывай! - ухмыльнулся шкипер. - Деньги я тебе, как договорились вчера, так и отдал.
- Как - отдали?
- Ты что ж это, второй раз хочешь с меня содрать, шкура! - закричал Сидор Кузьмич. - Так я в таком случае милицейского покличу сейчас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84