О Мадриде, где не было нас,
О дозорах на наших границах...
Моя Родина! Как сейчас
Я хочу с тобой породниться!
Меня никто не слушал. Не слушала Леночка. Не слушали другие ребята. Даже она не слушала.
Она пошла танцевать с другими. Эти - другие - казались мне отвратными ребятами. Но самым отвратным из всех был я. Я ненавидел себя.
С трудом я дождался окончания вечера. Хорошо хоть, что ждать пришлось недолго. Через полчаса вся компания разошлась по домам.
Я молча проводил Наташу и, прощаясь, прятал от нее глаза... И про мою записку она не сказала ни слова, будто ее не было.
По всей Москве висели объявления о школах танцев. Но туда мне дорога была закрыта. Ведь школы танцев - для взрослых.
После уроков я прибегал домой и - до прихода родителей с работы, отодвинув в сторону стол, - начинал:
Утомленное солнце
Нежно с морем прощалось...
Так было несколько дней, и у меня уже что-то получалось. Пожалуй, теперь я бы даже не отказался попробовать потанцевать с Наташей.
Но тут я неожиданно вспомнил: а вдруг она меня на каток позовет? Вот если бы прыгать с парашютной вышки в парке культуры! А на коньках я...
Я катался далеко не блестяще. Да и коньки у меня старые-престарые, столетней давности.
Вечером я пристал к родителям:
- Мне нужны деньги на коньки. На новые.
Мать с удивлением посмотрела на меня:
- Еще в первом классе купили тебе коньки, валяются...
- Они же малы, - сказал я. - А я хочу...
Отец выложил деньги.
- А на абонемент? - попросил я. - В парке культуры есть школа такая, где учат хорошо кататься. Семь рублей.
- Ну, если так серьезно, - произнес отец, - получай.
- Баловство это все! Пустая трата денег! - проворчала мать.
В отличие от отца мать всегда экономила. Впрочем, наверно, и правильно. Я знал, что денег у родителей вечно не хватало.
Но это было не баловство. Две недели подряд я ездил в парк культуры. Возвращался в снегу, с синяками и шишками.
Родители поражались моему рвению.
- Спорт - полезная штука, - говорил отец, больше матери, чем мне. Пусть занимается.
И вот я решил проявить инициативу сам:
- Наташа, поедем на каток в выходной? Или завтра? А?
- Ты знаешь, я почти не катаюсь, - сказала Наташа. - Да и зима скоро кончается. Не сердись. Давай лучше на будущий год. А вот плаваю я неплохо. Поедем летом? - предложила она.
Этого я не ожидал. Неужели мне теперь записываться в школу плавания?
Чудесный день - зимний и уже не зимний, мартовский, с щедрым солнцем и подтаивающим снежком на московских улицах. Дворники скребли тротуары. Радио гремело маршами на улицах и площадях, как в дни праздников. Закончилась война на Карельском перешейке. Она прошла как-то мимо меня. Но она не прошла мимо других...
Наша огромная квартира ликовала. Огромная потому, что в ней, помимо нас, жило сорок шесть жильцов, или восемнадцать семей. Они, то есть все мы, занимали целый четвертый этаж дома, когда-то принадлежавшего кондитерской фирме Абрикосовых. Этой фирмы давно не было, а мы - четвертый этаж, надстройка над этой некогда существовавшей фирмой, - жили в одном коридоре, с двумя кухнями, одной уборной и одним телефоном, в общем, дружной семьей! И вот сейчас все поздравляли одну из соседок, Евгению Ивановну, а она целовала всех, и плакала, и смеялась, и без конца говорила:
- Господи, неужели теперь вернется! Живой вернется!
А во дворе у ворот стоял Боря Скворцов, стоял, по-моему, с самого утра, и сообщал всем, что его отец награжден медалью "За отвагу".
- Вот придет скоро - сами увидите! - говорил Боря для большей убедительности. Вдруг, в самом деле, ему кто-то не поверит!
Вечером, когда я шел в Дом пионеров, у газетных киосков стояли длинные очереди за "Вечеркой".
Я тоже радовался, но думал сейчас совсем о другом. Может, зря ей написал? Как все просто и хорошо было до этого! А сейчас... Мало мне этих танцев! Смотри, еще плавать придется!
Конечно, зря! И все этот Боря. Посоветовал. Правда, сегодня не надо на него сердиться. Он счастливый. Медаль "За отвагу". Теперь в нашем доме есть еще один настоящий герой! Первый - полковник из третьего подъезда имеет медаль "XX лет РККА". А "За отвагу", пожалуй, даже повыше?
Наташу я встретил после занятий в раздевалке. Как всегда, спросил:
- Ты идешь?
- Только недолго. Ладно?
Дошли до остановки трамвая, и она сама предложила:
- Пройдем дальше? Через Красную площадь?
- Конечно.
Молчали почти до самой Красной площади. Кто-то из нас должен был заговорить первым. Я не знал, что сказать...
- Ты давно не читал мне ничего, - сказала наконец она. - Почитай.
Что же прочесть? Я читал ей много-много раз. Кажется, все перечитал, что было можно. Я не читал ей только то, что было написано о ней. Но сейчас? Нет! Нет! Хватит записки!
- А что? - растерялся я.
- Что хочешь. - Она сказала это почти без интереса, словно думала сейчас совсем о другом.
И, кажется, я вспомнил:
- Хочешь, прочту самое-самое первое? Только не смейся! Мне и самому сейчас смешно. Это давно, когда мне десять лет было...
Она кивнула головой.
И я начал:
Жил-был папа,
Очень добрый,
Только поздно приходил
И носил домой работу.
Этим маму он сердил.
Думал я:
Принес машину,
А он работу притащил.
Положил ее на полку,
А работу не раскрыл.
Каждый день
Приходит папа
Только ночевать домой.
От такой большой работы
Папа наш бывает злой.
Иногда бывает так:
Папа наш
Берет работу
И над ней всю ночь сидит.
Утром папа
Чай глотает
И на службу с ней бежит.
Правда, смешно и глупо? - спросил я ее. И сам засмеялся.
Но что это? Я посмотрел на ее лицо - она плакала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84