Странно. И еще она влюбилась бы, именно с "бы", в дядю Гришу, шофера ее, но он тоже старый и женатый, а она, слушая его, почему-то завидует его жене и в чем-то осуждает ее, вернее, поправляет, думая, как и что бы сделала она - для дома, для его ребят, лишь бы дяде Грише было легче и он не переживал. У нее дома, хотя она и одна, всегда все прибрано и все есть. Но и об этом не скажешь вслух.
Тетя Паша тут спрашивает:
- Нет, ты со мной не спорь, а скажи, зачем ты живешь? Вот ты - зачем?
Перед этим у них спор был. Тетя Паша спорила и за себя и за Лелю, а Леля молчала.
- Живу, - наконец сказала Леля. - Вот живу и... Не помирать же! - Она рассмеялась.
- Не о том я, Леля! Пойми, не о том вовсе!
- А о чем?
- Неужто так и нет у тебя никого? Ну никогошеньки?
- Почему нет? - Леля смутилась. - У меня Люся есть, подружка.
- Опять двадцать пять! Не о том я! Пойми ты... Леля! При чем тут твоя Люся?
Леля не знала, что у тети Паши чуть не сорвалось слово "дурочка", и Леля сказала:
- Ведь Люся очень хорошая. Мы с ней...
Может, чего-то она не понимает? Нет, почему не понимает? Она все прекрасно понимает!
- Тетя Паша, а мне хорошо!
А что она могла сказать? Им - и тете Паше, - может быть, непонятно, что ей нравится жить, так жить. Глупо же думать о том, что у нее сейчас будут папа и мама, которых нет, уже нет? И еще о том, как она жила, если бы они были? Это все равно что представить себя на месте Терешковой или давней ее, Лелиной, подружки по школе Люси Еремеевой, которая пять лет выступает в ансамбле Локтева и объездила весь мир? Да, нужно позвонить Люсе, совсем забыла...
А Сибирь? Она поехала бы в Сибирь. Когда-то на целину хотела, но сейчас - зачем куда-то ехать? И работой она довольна, и денег, пусть их немного, ей хватает, и по вечерам она приходит домой, в свою комнату, и читает до ночи. Зинаида Сидоровна не знает этого счастья - читать, и тетя Паша, а вот тетя Тоня - уборщица - много читает и разбирается. Она о книгах судит лучше ее, как настоящий писатель.
Дома у Лели в самом деле хорошо. Отдельная комната - четырнадцать метров. Говорят, что многие семейные не имеют такого. И все у нее чисто, прибрано. Ни соринки, ни пылинки. Папино и мамино она бережет особо...
К ней и Зинаида Сидоровна не раз заходила, и другие женщины забегали, а тут как-то и дядя Гриша не постеснялся, хотя и отказывался, но зашел все же.
Все одобряли ее жилье и порядок. А дяде Грише Леля поставила четвертинку "Старки", специально для него купленную, и он был доволен, взял бутылочку с собой, сказав:
- В гараже, как машину отгоню, раскрою. С ребятами... Дома у меня, сама знаешь, не выпьешь...
Дядя Гриша рассказывает только про себя и свой дом. Про жену свою Надю. Про Герку и Славку - это его ребята. Иногда про войну, на которой он был танкистом. Тогда люди часто сгорали в танках. А Славка у него опять двойку схватил по русскому письменному. Герка не такой, занимается. А этому одно - хоккей. Правда, летом еще и футбол. Тоже мне, как его, Ги-Молле или Биле нашелся!
Хорошо, что о другом дядя Гриша не говорит. И Лелю ни о чем не спрашивает. А ведь иногда такое можно спросить, что потом весь вечер думать будешь! И почему не влюблена до сих пор? И школу бросила? И комсомольский билет не обменяла?.. Кстати, надо сфотографироваться и обменять комсомольский билет. Сколько раз собиралась в фотографию, а не выбралась. Часы там, правда, неудобные, все когда она работает...
Леля любит дядю Гришу за все за это, и, когда она бежит с бельем по подъездам и появляется с бельем назад, он не торопит ее, не ворчит, если она задержалась на минутку, а такое случается, хотя она и понимает, сама торопится: ее ждут машина и дядя Гриша.
И вот Леля задержалась. Дольше обычного задержалась, прекрасно понимая это, отсчитывая каждую лишнюю минуту, и все равно она не могла поступить иначе. И когда выбежала из двести седьмой квартиры, опрометью летела по лестнице с четвертого этажа, и ей хотелось кричать от радости и извиняться одновременно перед дядей Гришей, потому что она ждала, что он ее обругает. И еще она думала, что если он будет ее ругать, то она скажет ему - и он все поймет.
Леля открыла дверцу машины, взмыленная и не похожая на себя, и дядя Гриша отложил на сиденье газету и спросил, как всегда:
- Тронулись?
Тогда Леля успокоилась, и стихла, и как бы пришла в обычное состояние свое. Она раскрыла записную книжку и назвала следующий адрес.
- Знаю, ты же мне говорила, - сказал дядя Гриша. - Между прочим, когда моя Надя...
Леля уже не слушала, что говорил дядя Гриша, потому что она знала заранее, о чем он.
Пока они выезжали из лабиринта двора, затем за ворота, на улицу и дальше по знакомому маршруту в следующие ворота и опять налево, направо, направо, налево, к очередному нужному подъезду, она все думала: что же произошло?
Минуту назад она готова была сказать, крикнуть дяде Грише: "А я..." Но она не сказала, и правильно не сказала, а что же все-таки произошло? Может, и ничего?
Спросила вдруг:
- Дядя Гриша, а сколько вам лет?
- Сто, - буркнул дядя Гриша. - А что ты спрашиваешь?
- Нет, в самом деле?
- Много, сорок четвертый разменял.
- А он молодой, - неожиданно сказала Леля.
- Кто "он"?
- Так, - спохватилась она. - Никто...
- Счастливый, - сказал дядя Гриша. - Еще хлебнет горя! Все впереди!
Нет, в самом деле, если думать спокойно, то ничего особенного.
Просто Леля поднялась на четвертый этаж, в двести седьмую квартиру, которую не любила заранее. Она, эта квартира, как раз из тех, которые подводят даже после предварительных телефонных звонков. И здесь не раз было так, а кому охота таскать зазря вверх-вниз пачку белья, тяжелую пачку, а потом опять приезжать, искать клиента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60