..
Но вскоре стрельба зениток стала ближе, и, хотя вражеских самолетов не было видно, небо над нами полыхало от выстрелов и трассирующих пуль. На крышу без конца падали осколки зенитных снарядов.
И вдруг оглушительный, страшный вой, совсем рядом с нами. Кто-то закричал: "Ложись!" - и мы грохнулись плашмя на мерзлое железо.
Слева что-то ударило, дом вздрогнул, и я увидел, как в небо взвился столб дыма с огнем.
И неожиданно все затихло. Мы медленно поднялись.
- Где Коля? - первой выкрикнула Ира.
Коли, действительно, рядом не было.
- Может, он на чердаке? - неуверенно произнесла Зина.
Мы облазили чердак, никого не нашли и кубарем скатились вниз по лестнице.
Коля лежал на мостовой.
Он был мертв.
Взрывная волна.
- Глупая смерть! - сказал дядя Костя.
- А что, бывают умные? - зло бросил я.
А за нашим домом полыхало пламя, и в небе вился столб дыма, и кто-то кричал, и завывала "скорая помощь".
* * *
Колю похоронили только на девятые сутки. Хоронить тогда было очень трудно: давай хлеб, водку, мыло, соль.
Хоронили Колю в закрытом гробу. Он сильно разбился.
Похоронили Колю на кладбище Введенские горы, которое еще называется Немецким.
Вся наша дружина вместе с дядей Костей пришла на похороны и еще какие-то люди, которых я не знал. Отец Коли на фронте, а мама была.
И только Иры не было. Почему, не знаю.
* * *
Однажды на работе мне дали номер газеты "На боевом посту".
Я еще не видел такой газеты. Под заголовком было напечатано: "Орган политотделов УМКМ, УПО г. Москвы и Московской области и парткомов УНКВД г. Москвы и Московской области". Значит, милиция и пожарная охрана.
- Там про вас напечатано, - сказали мне.
Газета живописала дела нашей дружины, о Коле писала, как о живом, а под заметкой были стихи:
Зенитчикам
В час, когда грохочет канонада
И прожектор, гладя небосвод,
Вместе с огнедышащим снарядом
Схватывает вражий самолет,
Мы, друзья, о вас не забываем
За станком, за партой, у стола.
Мы всегда и всюду ощущаем
Ваши благородные дела.
Сотни раз, скрываясь облаками,
Поздней ночью и осенним днем
Враг летел над нашими домами
С грузом смерти под своим крылом.
И тогда в лесах и у опушек,
На просторных наших площадях
Поднимались жерла ваших пушек,
Цель ища высоко в облаках.
За покой, нарушенный врагами,
И сирены заунывный вой,
За дома с разбитыми стенами,
За ребячью кровь на мостовой
Вы не раз с врагом сводили счеты,
Приводя свои зенитки в бой.
Сотни чернокрылых самолетов
Гибель находили под Москвой.
И сейчас, когда приходит вечер,
Мы спокойно смотрим в синеву,
Зная, вы всегда готовы к встрече,
Зорко стерегущие Москву.
Н и к о л а й Л я с к о в с к и й, 16 лет,
боец добровольной пожарной
дружины при домоуправлении No 10.
А я и не знал, что Коля писал стихи.
Я отдал газету Ире.
* * *
Зима тянулась медленно, и, хотя на фронте дела шли удачно, у меня на душе из-за Иры было по-прежнему горько и неспокойно. С ней мы виделись ежедневно на дежурствах, но говорили мало и больше так, ни о чем. Какая-то ниточка уже давно оборвалась меж нами, а после гибели Коли это почувствовалось особенно. Но вот наступил март, а за ним и апрель. Налеты на Москву стали чаще, но пришла и первая радость. Меня, кажется, брали в Красную Армию. Я, конечно, похвалился перед всеми на работе и в дружине, прежде всего перед Ирой. И она сказала:
- Хорошо. - Немного вроде задумалась, а потом спросила: - А ты ничего не замечаешь?
- А что? - не понял я.
- У меня будет ребенок, - просто сказала Ира.
Я опешил:
- Как?
- А разве не заметно? - сказала она.
- Нет.
- А все замечают.
Наверно, это было глупо, но я долго молчал, не зная, что сказать, и панически боялся посмотреть на ее живот.
Потом спросил:
- А он кто?
- Кто он? - переспросила Ира.
- Ну, папа, что ли, как там? - промямлил я.
- Коля, - сказала Ира.
* * *
Когда я попал на фронт, мы переписывались с Ирой. Не часто, но довольно регулярно. В сорок четвертом и она ушла на фронт, так и не доучившись на зубного техника, но мы были далеко друг от друга и опять только переписывались.
А после войны мы поженились.
Наша старшая дочь ничего не знает о Коле.
И дома мы о нем не говорим.
Но часто, конечно, вспоминаем.
И каждый по-своему.
МАМА
Отец умер три года назад, когда ей, Зине, было тринадцать. Умер он далеко, на пограничной заставе, где был в командировке, и в Москве, на похоронах, они прощались не с отцом, а с закрытым цинковым гробом. Мама была совершенно беспомощна, и похороны организовали сослуживцы. Их, военных, было много, и еще был военный оркестр и салют. Мама стояла с замершим восковым лицом, не плакала, ничего не говорила, и Зина придерживала ее за руку, чтобы не упала. Так же молча сидела она и на поминках, и все быстро разошлись, а потом легла и спала больше суток, и Зина ходила вокруг на цыпочках, боясь разбудить ее.
Полгода они жили странно, почти не общаясь друг с другом. Правда, мама по-прежнему ходила к себе на ткацкую фабрику, ее наградили орденом по итогам пятилетки и избрали депутатом, и портрет ее висел на районной доске Почета. Зина каждый день видела эту доску по пути в школу и из школы. Но дома мама была замкнута. Готовила, стирала и все. И телевизор почти не смотрела. И Зина не знала, как подобрать к ней какие-нибудь ключи, заставить встряхнуться. Пыталась и про школу рассказывать, придумала даже какую-то смешную историю, будто влюбилась, но и это не действовало.
Зина сама было уже отчаялась, стала плохо спать по ночам, но как раз тут-то все и началось.
* * *
Лето было на закате. Зина сидела у открытого окна, смотрела, вдыхала горячий пробензиненный воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60