- Хорошая. Только любимчиков любит.
- А ты не любимчик? - смеюсь я.
- Нет. - Шурка, наверное, представил себя любимчиком, и ему самому стало смешно. - Меня дразнят её любимчики, а она ничего...
Шурка очень искренний и интересный для наблюдения человек, и мне не хочется так быстро расставаться с ним.
- Ну хорошо, - говорю я, хотя делать такой вывод у меня нет совершенно никаких оснований. - Ты плохо учишься. Ты не хочешь учиться. А кем ты хочешь быть?
Видно, никто не посеял в Шуркином сердце зёрен животворной мечты о будущем. И потому он беззаботен:
- Никем.
- А что ты будешь делать, когда вырастешь?
- Ничего.
- Так что же ты будешь есть? - Другого вопроса я уже не могу придумать.
- Всё.
- А где брать будешь?
- Буду покупать.
- За что?
- За деньги.
- А где же ты деньги будешь брать?
- Мама даст.
- Так мама постареет, где же она их возьмёт?
- Не постареет! - уверенно отвечает Шурка и так энергично шмыгает рукавом по вздёрнутому носу, что мне становится боязно, останется ли на месте этот покрасневший на морозе нос. Нет, ничего, всё в порядке.
Шурка неожиданно сам начинает расспрашивать меня:
- А зачем вы идёте к Муравейкам?
- Они мои знакомые.
- А Лорка тоже двойки хватает, мы с ней в одном классе, - вдруг почему-то решает насолить моим знакомым Шурка. - Вчера по физкультуре схватила.
- Ну?!
- И задавака. Как получит пятёрку - всем хвалится.
- Значит, пятёрки всё-таки Лорка получает? А ты сам получаешь?
- Есть, которые в двадцать раз больше, чем она, пятёрок получают...
- Вот как?! - удивляюсь я Шурке. А он входит в роль полного отрицания Лоркиной личности и хочет уничтожить её совершенно.
- А Лоркина мама гадалка... - басит он, - на картах гадает.
- Да ну?! - ещё сильнее удивляюсь я и спрашиваю: - А ещё что ты знаешь о Лорке?
- Я о всех всё знаю. О всей улице...
- А... стихотворение назавтра ты тоже знаешь?
Спрашиваю наугад и попадаю прямо в цель: стихотворение назавтра задано.
- Я завтра утречком, перед школой, выучу, - по-своему беззаботно сообщает Шурка и выписывает на узкой ледяной тропинке замысловатую фигуру.
Мы подошли к небольшому домику с красной железной крышей.
- Вот тут Лорка Муравейка живёт, - показывает Шурка и, наверное, желая поскорее прервать своё дорожное знакомство, мчится дальше.
Болтались рыжие уши его старой шапки, мелькали тёмные заплатки на красных штанах. И хоть не видно было его глаз, представлялся мне смышлёный, насупленный и не совсем разгаданный взгляд.
Что-то симпатичное было в этом взгляде.
Шурка здорово изменился за это время. Вытянулся, возмужал. Даже чуб завёл.
На нём были линялая голубая соколка и подвёрнутые выше колен неопределённого цвета хлопчатобумажные брюки. Чёрный непослушный и, как сам хозяин, неухоженный чуб торчал во все стороны из-под некогда малиновой, вышитой серебром, бархатной тюбетейки. Шурка босой - и так жарко...
- Ну что будем делать с вами, орлы? - вновь обращается милицейский старшина к ребятам. - Мне кажется, что всем вам надо сначала в отделение милиции заглянуть. Там быстро решат, кого из вас куда отправить, если уж вам так надоело жить дома и учиться в школе...
Старшина не успел кончить, как вдруг произошло совсем неожиданное. Первым сдался "атаман". Человек, ещё не искушённый жизнью, он подался к матери и, забыв о своём достоинстве путешественника, заголосил вдруг на всю привокзальную площадь:
- Мамочка, я больше не поеду-у-у!..
Это послужило сигналом к отступлению других. Узкоплечего "атамана" с полевой сумкой на боку поддержали остальные.
Капитуляция была самой позорной.
Один лишь Шурка Ремзиков, брезгливо кривя толстые обветренные губы, независимо глядел в сторону, всем своим видом давая понять, что нести ответственность за этот позор он не собирается.
Путешественников поддержали матери. Положение и правда казалось критическим.
Однако, к всеобщему удивлению, рыжеусый старшина совсем неожиданно обратился к главным действующим лицам с таким приказом:
- А ну, орлы, чтобы сейчас же мне никакой сырости не было! И по домам!.. Только имейте в виду: кто ещё раз надумает ехать в Казахстан, пусть заранее напишет заявление в отделение милиции, тогда сразу получит путёвку...
Говорил он последние слова всерьёз или шутил - разобрать было трудно. Но ребята и не очень старались разобраться. Каждый торопился прикрыть своё отступление материнской спиной...
Один Шурка Ремзиков остался. За ним никто не пришёл. И это, по-видимому, его особенно не беспокоило.
- Мне тоже идти? - безо всякого выражения на лице поинтересовался он.
- Обязательно, - ответил старшина. - С нами в отделение. - И тут же, словно сочувствуя, спросил: - Спасовала, брат Ремзиков, твоя команда?
- Ну их, - пренебрежительно отмахнулся Шурка. - Слабаки...
Они пошли впереди, я следом за ними...
В отделении, в комнате инспектора милиции, мы с Шуркой возобновили наше давнее знакомство. За эти три года Шурка, как ни скептически относился он в своё время к учёбе, всё-таки сумел дойти до седьмого класса. Тут бы ему и выбрать уже самостоятельную дорогу в жизни, но помешала переэкзаменовка по алгебре. Эта неудача, однако, особенно не беспокоила Шурку. Чувствовалось, что наука по-прежнему не влекла его и не волновала. Но сказать, что Турка вообще не изменился, нельзя было. Он уже не надеялся, как раньше, на мать, он жаждал самостоятельности, активных действий...
Семья Ремзиковых (мать - уборщица, отчим Шурки - шофёр и ещё трое младше Шурки детей) не имела особых достатков, и не удивительно, что детям в семье приходилось довольно туго.
Мать редко бывала дома. Вечно спешащая, она не успевала как следует присмотреть за детьми и всякий раз на ходу наказывала Шурке следить за ними, чтобы не дрались, чтобы вовремя ложились спать.
1 2 3 4