.."
- Это верно. Я тоже, как не поем в свое время, сразу слабну, и голова кружится, - подтвердила пятипудовая Никитишна.
- А ты в другую сторону кружись! - подсказала Надежда и ушла в спальню переодеваться.
- Ремня она у тебя просит, - сказала Никитишна Петуху.
- Не справлюсь! Я уже и физзарядку перестал делать, а она - вон какая силачка!
- Ну ты! Усатый! - выскочив, крикнула Надежда и дернула Петуха за недавно отрощенный реденький ус. - Отпустил усы! Ша!
И помчалась на тренировку.
Вечером позвонила молодая Никитишна и плачущим голосом попросила Надежду принести ей таблеток от головы. Петух с Нашей ушли прогуляться перед сном, но недаром Надежда была дочерью врача-терапевта. Она нашла в аптечке нужные таблетки и поднялась к Никитишне.
Когда Надежда вышла из лифта на двенадцатом этаже, первой, кого она увидела, была до смерти надоевшая ей собачонка. Вид у собачонки был суетливый и озадаченный: наверное, кто-то завез ее сюда - ведь она вечно околачивалась у лифта, и у нее не хватало ума спуститься по лестнице на первый этаж. Однако она успела шмыгнуть вслед за Надеждой, которая через несколько минут вышла от Никитишны, и доехала с ней до девятого этажа.
- Я т-тебя! - сказала Надежда, топнула и закрыла дверь.
Сколько она себя помнила, Надежда очень любила, когда Петух с Нашей откуда-то приходили. Сам момент возвращения домой. Здесь было все: и радость, что она их видит, и, возможно, подарок, или что-нибудь вкусненькое, или еще какая-нибудь неожиданность, а Надежда больше всего любила неожиданности. Поэтому она мчалась в прихожую, лишь только ключ поворачивался в замке. Но эта неожиданность чуть не сбила ее с ног.
Осторожно приглядываясь и принюхиваясь, в прихожую вошла все та же собачонка, подбадриваемая Петухом и Нашей.
- Она у нас на коврике лежала, - сказала Наша. - Так жалко... Пусть погреется.
- Погреется! - крикнула Надежда, обретя, наконец, дар речи. - Сначала погреется, потом покушает, потом поспит, а потом нас всех отсюда выживет!
- Это тебя-то? - рассмеялся Петух.
- Разведет здесь всякие безобразия и выживет!
- Не будет никаких безобразий, - сказала Наша. - Она ученая. Смотри, ошейник.
Так собачонка у них поселилась. Сначала она погрелась, потом покушала, потом завалилась спать.
Утром первым начал хохотать Петух. Потом Надежда услышала смех Наши, выбралась из постели и, забыв надеть тапки, побежала к ним. Петух и Наша хохотали в прихожей, а на вытертом плюшевом покрывальце невиданным манером спала собачонка. Она лежала на животе, отбросив в разные стороны все четыре лапы, точь-в-точь мохнатый коврик, и самозабвенно похрапывала, чуть посвистывая в нос. Их смех ничуть ее не беспокоил.
- Какая забавная! - сказала Наша.
Надо признать, собачонка действительно оказалась забавной. И хлопот с ней не было никаких. Даже проблема с поводком решилась сразу: у Наши была старая сумка на длинном кожаном ремешке, который крепился не наглухо, а на специальных металлических штучках, которыми защелкивались прикрепленные к сумке кольца. Вот такой защелкой ремешок преспокойно пристегивался к кольцу на Ошейнике. Прогуливать собачонку тоже не составляло особого труда. Но кое в чем она была трудновоспитуемым элементом. Так, например, ее постоянно тянуло на пустырь за кинотеатром, и Надежда прекрасно знала почему: собачонка никак не могла отвыкнуть от попрошайных замашек, хотя жила теперь как сыр в масле и совершенно не нуждалась в позорно выклянченных кусочках. Но тянуло ее туда упорно. И хотя пустырь был самым удобным местом для прогулок, Надежда с воспитательной целью тащила собачонку совсем в другую сторону, несмотря на ее сопротивление.
Однако давать квартирантке имя Надежда не позволила. Это было бы уже слишком! Дать имя - значит, принять в дом, в семью. А квартирантка - она квартирантка и есть: сегодня поживет - завтра уйдет. Делить с кем-то любовь Петуха и Наши Надежда не собиралась. Петух, Наша и она, Надежда, и больше им не надо никого! Ведь им великолепно, изумительно друг с другом! Повезло им и с ней: много ли найдется родителей, у которых такая талантливая, такая подающая надежды, такая необыкновенная дочь?! Ее не называют Надей или Надюшей, а зовут Надеждой с тех самых пор, как начались занятия у Нины Андреевны и Петух сказал: "Теперь ты будешь наша Олимпийская Надежда!" Значит, называя ее Надеждой, всякий раз подразумевали и это - Олимпийская.
Но и ей, надо сказать, крупно повезло с ними. Страшно подумать, что случилось бы, если бы у нее были другие родители - не худые, легкие, быстрые, как сейчас, а с габаритами вроде Никитишен. Да ничего бы не случилось! Вот именно - ничего. Пыхтела бы она, как Малайка, и жевала на переменах пирожки. А все гены! У толстых родителей - толстые дети; у худых - худые; у умных - умные. У глупых - дураки. Хотя...
- Наш Антошин - сын академика, - говорила Надежда Петуху, - а сам дурак-предурак и полный двоечник... А как же гены? Ты что-нибудь понимаешь?
- Я одно понимаю, - кричал Петух, повалив ее на диван, щекоча, тормоша и катая из угла в угол, - ты наша Надежда! Олимпийская!
- Пусти, ну! - вырывалась Надежда. Терпеть она не могла этих детских штучек. - Значит, по генам выходит, что и академик... того!
- А как я по генам? - смеялся Петух.
- Полудурок! - царапаясь и отбиваясь, кричала Надежда.
- Значит, ты тоже полудурок?
- А то! Была бы умная, стала бы с тобой, с усатым, болтать. Я уже на остановке должна быть!
Она схватила свою голубую сумку и выскочила из квартиры, как всегда, оглушительно хлопнув дверью.
Однажды утром... Собственно, это случилось в воскресенье. Надежда встала тогда в хорошем настроении.
1 2 3 4 5 6 7 8