Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы обо всем догадаться. И Эра все рассказала маленькой женщине, быстро и ловко штопавшей одну дырку за другой, поглядывая на Эру с какой-то очень симпатичной улыбкой!..
- Может, писательницей будет Валентинка моя, - сказала она, когда Эра закончила, а потом, смеясь, завертела головой: - Негритянский принц!..
- Я только не знаю: зачем лгать? Какой вообще в этом смысл? У нас ведь нет бедных и богатых! То есть... - Эра невольно еще раз огляделась и закончила с неловкостью: - Ну, в общем, буржуев и бедняков! У нас все равны.
Мама Курдюмовой слушала ее с улыбкой. Потом сказала:
- Они в третьем классе сочинение писали, называлось "Мой дом". Я запомнила, ты послушай: "У нас в доме много цветов - тюльпанов и камелий. Большая собака охотничьей породы и сибирский кот. Полированные столы, стулья и другая мебель. Моя мама красавица. Папа курит трубку, его зовут Марк. У нас красивые тарелки и вилки, цветной телевизор и большой-пребольшой ковер. Каждый день у нас праздник".
В голове Эры вихрем проносились мысли, вернее, клочки мыслей. Землетрясение... нет, пожар, в котором дотла сгорел прекрасный дом, а вместе с ним пес и кот... А может, виноваты грабители, уволокшие ковры и полированную мебель? Она понимала, что все это полнейшая чепуха. Но...
- Но где же это все? - растерянно спросила она. - Куда оно делось?
- А никуда. Все было, как есть. - Мама Курдюмовой потрепала Эру по плечу. - Не было у нас ни кота, ни собаки, ни этих... камелиев. Ни даже папы Марка. Это же надо - Марк! Я ей говорю: "Тебе, Валентина, только романы писать!" Злится. У-у, как злится.
- Я... Меня прислали узнать, чего она не приходит, - вспомнила Эра. И уроки передать.
- Горлом немножко приболела. А сейчас в поликлинике, ей там промывания какие-то делают. Ты оставь уроки, а завтра она уже придет. Мама Курдюмовой перекусила нитку и, подняв на Эру серые ласковые глаза, сказала: - Ты не смейся. И девочкам не говори...
- Я не смеюсь. И не...
- Вот и хорошо, - перебила ее мама Курдюмовой. - А у Валентинки это... ну, как тебе сказать... Другие девочки хорошо живут, зажиточно, она же видит. А у нас вот как. Я на двух работах, правда, так что на еде не экономим. И Валентинку приодеть могу, она ведь не хуже других, правда?
Эра кивнула.
- Вот видишь. А на мебель, чтоб обновить, уже не хватает. Ей красоты хочется, вот что, она и выдумывает. Для красоты, понимаешь? Глупая она. А все равно каждому в жизни нужна какая-то красота. Ты только девочкам не говори, ладно? Тут ведь как получилось: я в двух учреждениях техничкой работала, а потом одно в новое здание перевели, ездить далеко, почти что за город, меня бес и попутал: устроилась к Валентинке в школу. Сначала ничего. Когда и наткнемся друг на друга, она нос кверху - и шасть вроде мимо чужой. Она там какую-то тоже заковыристую историю придумала, будто бы у нее мать солистка балета, - это после того, как ходили в оперный театр, еще в младшем классе. Водили их на балет "Щелкунчик". Так там в программке, веришь ли, тоже Курдюмова. Учительница, конечно, все знала, да я уговорила ее промолчать. Хорошая была учительница, добрая такая. А как раскрылось: все ничего, мимо так мимо, и вдруг она зимой, мороз двадцать восемь, в одной форме с девчонками за пончиками на большой перемене побежала. Был у них возле школы ларек, пончиками торгуют. А я как раз навстречу шла, увидела - и за ней: "Дочка, вернись! Дочка, пальто надень!" Ну прямо бес попутал. Ее, конечно, на смех: "Балерина со шваброй!" Это про меня. А Валентинка уперлась - и все: "Не пойду! Хоть режь, а в школу не пойду". Вот и пришлось переводить посреди года...
- Вы не беспокойтесь, я никому... - повторила Эра еще раз, выходя на площадку.
- Бог не выдаст, свинья не съест, - рассмеялась женщина, похожая на девочку. - Что, юбка моя не понравилась?
Эра покраснела и отвела глаза.
- Это, дорогуша, называется "мини". Лет уж двадцать, как была эта мода! А она все не рвется, крепкий материал. И квартиру мы скоро получим! - крикнула мать Курдюмовой вслед Эре. - Нас всего две семьи осталось: мы да бабка из шестой квартиры, - другие уж переехали! А котов своих пооставляли, восемь штук, вот их Валентинка и кормит! Это ж надо прокормить такую прорвищу!
- До свидания, - вспомнив, что не попрощалась, сказала уже снизу Эра.
Курдюмова явилась в школу на следующий день. Эра так и не смогла решить - знала ли она, что Эра тоже знала? Иногда ей казалось, что Курдюмова смотрит на нее как-то чересчур пристально, будто на сообщницу, а в другой раз - что все это ей только померещилось. Скорее всего, это так бы и кончилось ничем. Но однажды на большой перемене, когда все сходились в класс перед следующим уроком, Курдюмова с усмешкой сказала, презрительно щуря глаза:
- Так, как ты, едят только мещанки.
Верочка Облакевич, самая, пожалуй, тихая и безобидная изо всего класса, в растерянности уставилась на недоеденный пирожок в своей руке.
- Кто оттопыривает мизинец, когда ест?! Кто?! Меня, например, приучали правильно есть, когда мне было три года. И моя мама, когда видела, что я топырю мизинец, шлепала меня по руке. А под мышки мне подкладывали теннисные шарики, чтобы я привыкала не расставлять за столом локти.
- Твоя мама, - раздельно сказала Эра, - работает на двух работах, чтобы тебя накормить и одеть. Она простая техничка, только не надо этого стыдиться.
У Эры не было никакого желания разоблачать Курдюмову, это произошло внезапно. В один миг она вспомнила маленькую женщину в короткой юбчонке и в одном чулке, и таким невероятно диким показалось Эре кривляние ее дочери!
Побелев, Курдюмова смотрела на Эру. Она словно окаменела. Затем ее большие серые глаза, так похожие на глаза матери, но яростно-злые, заметались по классу, стараясь не натолкнуться на чей-нибудь взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27