- Ну а хочешь, я тебе докажу?
Сегодня писали первое в учебном году сочинение. Маргарита Викторовна вошла в класс торжественная и какая-то сияющая, в белой кружевной блузке и, не присаживаясь к столу, сразу написала на доске: "Сочинение. "Мой самый любимый человек". Класс тихо вздохнул - то ли испуганно, то ли облегченно - и наклонился над тетрадями. Маргарита Викторовна медленно вела глазами по рядам, отмечая отсутствующих. Потом она закрыла журнал и застыла, тихо чему-то улыбаясь, подперев подбородок ладонью.
- Мурашов, - вдруг негромко окликнула она, - пора! Время не ждет, начинай.
Что-то разглядывавший в окне Мурашов спросил, не поворачивая головы:
- Что начинать?
- Как что? Ты же видишь тему?
Мурашов пожал плечами и вздохнул:
- Она мне не нравится.
- Почему?
- Потому что я не люблю, когда мне лезут в душу.
- А что ты любишь? - совершенно невпопад спросила Маргарита Викторовна и, поняв это, залилась краской.
- Я много чего люблю, - с усмешкой сказал Мурашов. - Все перечислять?
Кто-то засмеялся, кто-то пробормотал: "Кончай лабуду", пискнули девчонки: "Ой, тихо, ты мешаешь!" - но в общем все дружно потели над сочинением, и этот кошмарно унизительный в восприятии Маргариты Викторовны инцидент классом был воспринят в самой ничтожной степени.
Маргарита Викторовна сняла запотевшие очки (глаза у нее подозрительно блестели), вытерла их носовым платком, высморкалась в тот же платок и глухо сказала:
- Пиши: "Мой любимый литературный герой".
- Извините, но я же не сумасшедший, - наклонился в ее сторону Мурашов. - Как можно любить ничто? Литературный герой - это ведь фикция. Пустое место.
- Тогда дайте дневник, я поставлю вам "два" и прошу покинуть класс. Бездельнику не место рядом с... - Маргарита Викторовна запнулась, подыскивая слово.
- С трудящимися, - подсказал классный комик Будашкин.
- Вот так бы сразу, - каким-то усталым, изменившимся голосом сказал Мурашов и вышел, положив на стол свой дневник.
- А еще можно было предложить ему свободную тему, - подала голос Эра. - Что он сам хочет.
Ничего не отвечая, Маргарита Викторовна некоторое время смотрела в раскрытый дневник, а потом, так и не поставив двойки, написала внизу: "Тов. родители! Прошу прийти в школу!"
На химию, которая была вслед за литературой, Мурашов явился как ни в чем не бывало и даже получил четверку. А по дороге домой Эра увидела его возле лотка с беляшами - он набрал их полный пакет.
- Моя тетя называет их травиловкой, - поравнявшись с ним, сказала Эра.
- А мой дядя - вкуснятиной. И съедает их по сто штук за раз.
- Надеюсь, твой дядя не лопнет, - рассмеявшись, сказала Эра. - А вообще-то почему ты сегодня полез в бутылку? Не пойму я, какой во всем этом был смысл?
- Давай поговорим о чем-нибудь другом, - предложил он. - Например: почему ты живешь с теткой и куда подевались твои родители? Ответ, разумеется, не обязателен.
- Все очень просто... - охотно откликнулась она.
И вот они стояли уже, наверное, целый час, и никому не хотелось уходить. И как-то так получилось, что разговор их, описав зигзаг, опять вернулся к своему началу.
- Просто ты понимаешь неискренность, ну... как-то примитивно, что ли. Как вранье. А ведь это совсем не так. Это разные вещи, вот и все.
Эра задиристо сказала:
- Ты докажи сначала!
- Запросто. Вот самое элементарное. Ты увидела какую-нибудь знакомую, которую не встречала сто лет, она очень плохо одета, лицо у нее стало прыщавым, и к тому же она растолстела, как слон. И вот она тебя обняла и засыпает комплиментами - ну, твоя внешность, твои вид и прочее. А ты?
- Хитрый, - сказала Эра. - Я тоже ей скажу, что она ничего... Но я ведь о другом.
- О другом так о другом. Тебе нравятся все наши учителя?
- Так уж и все! Я была бы счастлива, если б химии не было вообще!
- А ты подойди и скажи это химичке.
- Сумасшедший! А потом - какой смысл? Она же все равно никуда не денется.
- Это уж точно. Потопали дальше. Допустим, ты врач и к тебе пришел больной. Ты знаешь, что через месяц он должен умереть и ему ничем, ну, абсолютно ничем нельзя помочь. Но он может прожить этот месяц более или менее спокойно, если ни о чем не будет знать. Как ты? Скажешь?
Эра замотала головой.
- Вот видишь. Теоретически никто не любит лгунов, все считают, что искренность - это очень прекрасно, а на деле... Если б я написал в сочинении какое-нибудь вранье, она была бы довольна. Вранье она почитала бы с удовольствием.
- А разве у тебя нет любимого человека?
- Нет, - сказал он жестко. - Уж такой я урод уродился. И потом, я не люблю, когда меня покупают. Право на искренность, знаешь, надо еще заслужить.
- Ты о чем?
- О том, что я предпочитаю писать про образы, - крикнул он, бросаясь к трамваю. - "Образ Онегина", "Образ Чацкого", "Печорин - лишний человек"!..
Это он прокричал уже с подножки трамвая.
Снова и снова вспоминала Эра их разговор. Наверное, он думал об этом и раньше - уж слишком гладко он говорил. В частностях оно вроде бы и было верно - и все равно Эре не хотелось с этим согласиться. Ведь только искренность сближает людей. Как можно дружить, не ожидая ответной искренности? И разве возможна без обоюдной искренности, например, любовь? У человека должен быть кто-то, с кем можно поделиться своими мыслями, мнениями, оценками, короче говоря - всем. Ну а границы искренности? Просто не надо делать людям больно. Но это не имеет ничего общего с враньем...
...Вечером к ним зашел Валерий Павлович, знакомый отца, к которому тот часто ходил играть в шахматы. Перед самым отъездом отец был у него и вернулся расстроенный: упал и куда-то закатился ферзь (а отец всегда предпочитал играть своими шахматами, они у него были из кости, старинной работы, оставшиеся еще от деда).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27