Он притаился, затих, плотно закрыл все двери и окна, занавесил все щелочки. В нем не скрипнет половица, не задребезжит дверная ручка, не раздастся громкий голос. И не виден в черноте ночи легкий дымок, поднимающийся из трубы, на которую положены еловые лапы.
Снаружи дом мертвый, брошенный. А внутри кипит напряженная жизнь.
Впервые за долгое время ребята действуют, помогают, трудятся для друзей,- то есть живут.
Маленькие давно уложены в постель. Леша и Пинька тоже спят. Хорри и Костик вдвоем дежурят во дворе, хотя трудно что-нибудь увидеть в этом мраке. Всюду в доме темно. И только в кухне горит коптилка и жарко пылает плита.
Анна Матвеевна и Таня пекут хлебы, Лиля помогает им, а Василий Игнатьевич и Юра больше мешают и путаются под ногами, но самоотверженно не идут спать. Им кажется, что если не спят женщины, то они тем - более не имеют на это права.
Анна Матвеевна стоит у квашни в полной боевой готовности: в белом переднике, в косынке, с засученными по плечо рукавами. А в квашне пузырится, ходит, дышит ноздреватое тесто.
- Вот,- говорит Анна Матвеевна,- видите, как поднимается! Дышит. Нет, еще руки мои старые пригодятся. Как была мастерицей, так и осталась мастерицей. Я, бывало, молодой в деревне как заведу хлебы, так ко мне со всех сторон бабоньки бегут. "Дай заквасочки, Аннушка; лучше твоей на свете нет". И впрямь хлеб у меня пышный, мягкий, рыхлый.
- Да...- говорит Василий Игнатьевич и вежливо кашляет в кулак.
- Да что ж это вы кашляете? - вдруг распалилась Анна Матвеевна.- Да разве ж это можно при квашне кашлять? Тесто - вещь деликатная, сейчас осядет. Шли бы вы лучше отсюда, Василий Игнатьевич, и ты, Юра, иди. Мужчинам при этом деле совсем быть не к чему.
Юра так горд, что его назвали мужчиной, и, по правде сказать, так уж хочет спать, что с удовольствием готов уйти. А Василий Игнатьевич, сжав губы, балансируя руками, осторожно, на носках, движется к двери, боясь заскрипеть половицей, стукнуть каблуком, как будто в кухне не тесто в квашне, а десяток грудных ребят,- разбудишь - и начнут кричать во все горло, Анна Матвеевна еще машет на него рукой и шипит:
- Да тише вы, тише!
Плита горит ровным огнем: дрова отобраны все самые лучшие,- не заискрят, не затрещат. В кухне уютно, тепло, пахнет дымом и пирогами.
- Ну, Танечка, давай, давай,- сказала Анна Матвеевна и вывалила тесто на большую доску.- В квашне нам все не замесить, а мы тут по частям. Вот это тебе, а это мне.
Анна Матвеевна и Таня начинают месить тесто. Как ловко расправляется с ним старушка! Она тычет в него кулаками, разминает большими пальцами, посыпает мукой и растягивает, снова забирает в большой шар, снова мнет и колотит. Таня пристально следит за ее движениями и повторяет их.
- Я так делаю, Анна Матвеевна?
- Так, так, голуба; но у тебя ведь так ладно, как у меня, никогда не выйдет.
А Лиля служит подсобницей, выполняет приказания.
- Дай воды, подсыпь муки, присмотри за печкой.
Лиля делает все покорно и старательно.
И вот на столе лежат четыре круглых серовато-бурых шара. Анна Матвеевна осторожно перекладывает их на лист, сглаживает сверху мокрой рукой... Потом она опускается на колени и начинает колдовать. Она засовывает в духовку руку, нюхает теплый воздух, выходящий оттуда, брызжет зачем-то в духовку водой и, наконец, удовлетворенно говорит:
- Хороша.
И хлеб отправляется печься. Теперь можно немножко отдохнуть, посидеть, вытереть пот со лба, стряхнуть муку с седеющих волос.
- Ох, боюсь, что нам три смены до утра не успеть сделать,- начала опять беспокоиться Анна Матвеевна.- И тесто хорошо поднялось, и начали вовремя, а вот поди ж ты - какая возня. Конца краю не видать. Утром Михаил Иванович не велел печь. До свету надо управиться.
- Да,- говорит Таня,- больше двенадцати буханок не испечем.
- Сегодня двенадцать да завтра двенадцать. Вот на первый раз и хватит. Обидно только, что они за хлебушком завтра ночью придут. Свежий хлебушка пирогам дедушка, а черствый - и воробью не пир. Ну-ка, помоги вытащить.
А помогать-то некому. Усталая Таня, положив руки прямо на доску и прижавшись к ним щекой, крепко спит.
Анна Матвеевна поглядела на нее:
- Умаялась. Пусть себе спит. Придется тебе, Лиля, помочь. Да ты куда с голыми руками! Тряпку возьми, тряпку!
Вдвоем они тянут тяжелый лист. Лиля с опаской глядит на горячую духовку, на раскаленную топку. Ей тяжело и боязно, но рот ее сжат упрямо и твердо.
- Ай,- тихонько вскрикнула она,- опять обожглась!
- Ну, что ты, матушка! - заворчала на нее Анна Матвеевна.- Два часа в кухне вертишься, а все никак не привыкнешь... Ну, надо буханки выкладывать.
Как бережно Анна Матвеевна выкладывает на стол первые буханки! Сверху смачивает их водой, и корочка делается золотистой, блестящей. Они лежат на столе - четыре буханки, и от них идет душистый теплый пар. И кажется, что они сияют своими круглыми боками и озаряют всю кухню домашним светом.
Помните, как, бывало, в выходной день мама или бабушка пекли пироги и по всему дому плыл этот душистый уютный запах?
Анна Матвеевна дотрагивается до хлеба ласково и осторожно сдувает с корки приставшую муку и будит Таню:
- Погляди-ка.
Таня тоже восторженно смотрит на хлеб.
На сытый хлебный запах опять появляются в кухне Василий Игнатьевич и Юра, а затем проскальзывают в дверь и озябшие Хорри с Костиком. Все сгрудились вокруг стола.
Так хочется попробовать хоть кусочек, но Анна Матвеевна не велит. Горячий хлеб очень тяжел для их истощенных желудков.
- Да и хлеб-то ведь не наш; сколько нам дадут, столько возьмем, а сдать должны полностью. Ну, ребята, мне некогда,- говорит Анна Матвеевна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42