Почему я здесь?"
Но не успев об этом подумать, как горячий воздух подхватил меня, пронес вдоль дома и, отыскав открытое окно, втолкнул в темноту. Мой пучок энергии пулей промчался по коридору мимо палат и занавешенных окон, спустился по лестничному пролету вниз и, пробив стену, очутился в комнате, где трое людей в белых халатах склонились под лампой.
В центре лежала жена с широко расставленными коленями, наполовину укрытая простыней. Бледное лицо исказилось от боли, посиневшие губы дрожали, прилипшие волосы, как шрамы, исполосовали лицо.
- Ребенок не идет. Вероятно, запутался в пуповине и задыхается, сказал один из врачей, массируя живот и пристально глядя в монитор. - Нужно делать кесарево.
Я находился вверху, под потолком, видел, как измученная жена из последних сил тужилась и плакала. Врачи забегали вокруг нее: надевали на лицо маску, сбрасывали простыню, смазывали живот, подкатывали тележку с инструментами.
Миллионы сгустков проносились в памяти, огненная стихия, клокотавшая недавно, теперь наполняла мою оболочку жизнеутверждающей энергией. Эта сила переполняла меня, завертела с такой яростью, что обагренная моим свечением комната растворилась в ярком свете, оставив нетронутой только роженицу.
Я вертелся над ней в радужных красках, рассыпая искры, как в бенгальском огне. Жар россыпью падал на увядающую жену, покрывал и обволакивал. Не теряя ни секунды, я вонзился в сияющий живот и проник в него.
Сердце младенца учащенно стучало. В этом биении пульсировала жизнь, которая огласит миру о своем праве радостным криком. Четвертая жизнь, если верить атлантам, пробивалась на свет, подталкиваемая законом природы и моей обновленной душой.
ПЕРЕДЫШКА
В небе разворачивалась битва. Облака, толкая друг друга, убегая, неслись к перевалу, будто спешили засветло попасть на равнину, Они упирались, громоздились, набрасывались на скалу и поглощали её. Но стоило первым с невероятным трудом преодолеть вершину, как остальные, подгоняемые ветром, легко и свободно перемахивали через гору. И уже не так грудились, не сталкивались, а все больше открывали пустоты. Бледный месяц, повернувшись спиной к блокпосту, стремительно желтел, обдавал позолотой ненароком притронувшиеся облака и грозно глядел вниз.
Удивительное дело: там, в небесах, была самая настоящая погоня с победителями и побеждёнными, а на земле - ни звука, ни ветерка. Гробовая тишина, словно жизнь остановилась или уставшая прилегла отдохнуть, овладела окрестностями и людьми. Каменистая дорога и заброшенное поле, где днем копошились чечены, застыли, как в стоп-кадре, не проявляя признаков жизни. Только кромка темного леса, приняв очертание затаившегося волка, изредка вздрагивала, чуя скорое появление яркого месяца.
В укрытии, за уложенными мешками с песком, прильнув к прибору ночного видения, стоял солдат. В проеме между бетонными плитами, предусмотрительно оставленном при восстановлении, помещался только прибор. Снаружи его не различить от грязи и копоти, от следов попаданий, разбросанных по всему периметру блокпоста. Каждую ночь к нему приставляли наблюдателя и днем не вынимали.
Солдат медленно двигал головой, осматривая дальнее селение, что-то нашептывал и жевал жвачку, прикарманенную у москвича. Этот корреспондент его достал: "Зачем стрелял, да почему". Он, козел столичный, сытый и холеный, не знает, каково здесь нюхать порох, месить грязь, без баб и нормальной жратвы, без бани и водки.
Он, холуй американский, не закрывал глаза погибшему другу, не искал по воронкам останки и не складывал их вместе в один пакет. Сколько ребят хороших полегло!.. Пришлось отдать этого хлюпика комендатуре, а вещички конфисковать.... Днем-то они смирные.
А ночью? Отстреляются и опять стволы закапывают. Мирные жирели. Если бы узнать этого падлу, кто снабжает их оружием, за яйца подвесил, ей Богу... Второй год в этих вонючих горах с этими ублюдками. И кто кого стережет, особенно по ночам? Только начинает темнеть - жди обстрела. А сегодня что-то задержались. Может, "Град" их всех перебил к чертовой матери.
Солдат всматривался в темноту. Лунный пейзаж поля, леса, дороги ужасал своей неподвижностью и немотой. Возникали немыслимые образы и тени. Они бесшумно появлялись то тут, то там, меняли очертания и так же внезапно исчезали. "Опять ты... Что ты хочешь? - вдруг взорвался солдат и отпрянул от проема, - я же извинился перед тобой". Он присел на скинутый мешок, протер ладонями уставшие глаза и закурил.
Откуда он взялся, этот пацан? В селении одни бабы да старики остались. Что у него тогда было на уме? Здесь даже младенцы из пальца стреляют. Ненавидят. Издали глядел - боевик. А как привезли на блокпост - ну, пацан десяти-одиннадцати лет. Хорошо, капитан с ребятами отмазали. Закопали и все. Так бы, хана. А те пришли всем селом, кричали: "Отдайте! Отдайте похоронить".
Солдат курил, смотрел на небо, где яркий месяц навис над ним, будто меч самурая, покачивался в окружении звезд и грозился. И в этой гнетущей тишине, оттуда, из черной глубины вселенной, из-за развернутой пасти мироздания, солдат услышал голос того корреспондента, того маменькиного сынка, не хлебнувшего пороху, не горевшего и не замерзавшего под пронизывающими ветрами. Голос, как и тогда, пронзительно тихо спрашивал и, не получая ответа, как заклинание повторял и повторял: "Есть ли у тебя младший брат, солдат? Есть ли сестренка?"
Солдат и на этот раз не ответил. Он зашел за мешки, нажал на курок и застрелился.
ПИСТОЛЕТ
Где мой черный пистолет?..
Владимир Высоцкий
День смерти Сталина, вернее, день его похорон Колька Шмыг запомнил на всю жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25