Вообще, британцы, живущие в Англии, вызвали у папы удивление и жалость. Он никогда не видел англичанина в бедности, а именно так жили железнодорожники, дворники, лавочники и бармены. Он никогда не видел англичанина, пальцами запихивающего в рот кусок хлеба, и никто не говорил ему, что англичане моются нерегулярно из-за отсутствия горячей воды - спасибо, если хоть холодная есть. И когда папа принимался рассуждать о Байроне в местных пабах, выяснялось, что не каждый англичанин умеет читать, и далеко не каждый желает выслушивать лекции индийца на тему поэтики безумца и извращенца, а ведь его никто не предупреждал об этом.
К счастью, папе и Анвару было где остановиться - у доктора Лала, друга папиного отца. Доктор Лал был огромного роста индийцем, дантистом и, как он утверждал, другом Бертрана Рассела23. Во время войны, в Кембридже, одинокий Рассел убедил доктора Лала, что мастурбация - лучшее средство против сексуальных недомоганий. Великое открытие Рассела изменило жизнь доктору Лалу, он клялся, что с тех пор стал счастливым человеком. А может, его освобождение было одним из самых замечательных достижений Рассела? Потому что если бы доктор Лал не вел столь откровенных разговоров с двумя своими юными и сексуально ненасытными постояльцами, мой папа не встретил бы мою маму, а я не влюбился бы в Чарли.
Анвар был толще папы, и обладал заметным брюшком и круглым лицом. Во всякую фразу он непременно вставлял пару крепких словечек, и питал слабость к проституткам, которые ошивались в Гайд-Парке. Они прозвали его Пупсик. Он был также не слишком вежлив, когда папа, получив ежемесячную материальную помощь из дома, отправлялся на Бонд-стрит покупать галстуки-бабочки, бутылочного цвета жилеты и клетчатые носки, после чего ему приходилось одалживаться у Пупсика. Днем Анвар учился на авиаинженера в Северном Лондоне, а папа пытался сконцентрировать внимание на учебниках по правоведению. Ночевали они в кабинете доктора Лала среди зубопротезного оборудования, Анвар спал прямо в кресле. Однажды ночью, взбешенный бегающими вокруг мышами, а также, вероятно, долгим отсутствием сексуальных отношений и нещадно кусающейся маминой майкой, папа надел бледно-голубой смокинг Анвара, взял самое жуткое на вид сверло и напал на спящего друга детства. Открыв глаза и увидев будущего гуру с зубным сверлом наперевес, Анвар закричал. Эта игривость, эта манера ничего не принимать всерьез сказывалась на папиной учебе. Он просто не умел сосредоточиваться. Он раньше никогда не работал, это и теперь было ему не по душе. Анвар начал поддразнивать папу:
- Харуна каждый день призывают в Бар24 - в двенадцать утра и в шесть-тридцать вечера.
Папа защищался:
- Я хожу в паб предаваться размышлениям.
- Ты ходишь не размышлениям предаваться, а надираться, - отвечал на это Анвар.
По пятницам и субботам они посещали танцы и блаженно крутили любовь под Гленна Миллера, Каунта Бейси и Луи Армстронга. Здесь-то папа впервые и положил глаз (и руки) на красивую девушку из рабочей среды, девушку с окраины, девушку по имени Маргарет. Мама говорила, что полюбила его, своего коротышку, с первого взгляда. Он был милым и добрым, и вид у него был потерянный, а это вызывает у женщин желание немедленно придать ему вид найденный.
У мамы была подруга, с которой гулял Пупсик, и не только гулял, между прочим, но Анвар был уже женат на Джите, принцессе Джите, чьи родственники приехали на свадьбу верхом. Свадьба проходила на старой английской высокогорной станции в Мюррее, на севере Пакистана. У брата Джиты висело на плече ружье, и Анвара сразу потянуло в Англию.
Вскоре принцесса Джита приехала к Анвару и стала моей тетушкой Джитой. Тетушка Джита была ничуть не похожа на принцессу, и я дразнил её, потому что по-английски она говорила с ошибками. Она была очень стеснительной, и жили они в грязной комнатушке в Брикстоне. Эти далеко не хоромы примыкали задней стеной к железнодорожной станции. Однажды Анвар совершил серьезную ошибку, заключив пари и выиграв кучу денег. И взял в краткосрочную аренду магазин игрушек в Южном Лондоне. Полный крах был бы неминуем, если бы принцесса Джита не превратила магазин в бакалейную лавку. Дело пошло. Народ повалил валом.
Папа, в отличие от друга, карьерой своей не занимался. Родственники перестали слать ему деньги, узнав от своего осведомителя - доктора Лала что их сына "призывают в Бар" только ради нескольких кружек терпкого портера и коричневого эля, и носит он исключительно шелковые галстуки-бабочки и зеленые жилеты.
Кончилось тем, что папа устроился клерком в государственное учреждение за три доллара в неделю. Жизнь его, некогда бьющая ключом, полная юношеских развлечений, пляжей и крикета, насмешек над англичанами и кресла в кабинете зубного врача, вошла в тесные берега, ограниченная отныне железным расписанием и бесконечными дождями. Ежедневные поездки в метро и грязные пеленки, лопающиеся от январских морозов трубы парового отопления и растапливание угольной печки в семь утра: таковы результаты преобразования любви в семейную жизнь в двухэтажном домике, имеющем общую стену с соседями и расположенном на окраине Южного Лондона. Так судьба наказывала его за то, что порхал по жизни невинным младенцем, которому все давалось без труда. Однажды мама оставила меня с ним на целый день, и когда я обкакался, он пришел в полное замешательство. Поставил меня голого в ванну, принес таз воды и издалека, - как будто у меня чума или моровая язва, - плескал мне на ноги одной рукой, другой зажимая нос.
Не знаю, как все это началось, но когда мне было лет десять-одиннадцать, он вдруг увлекся Лье Цзы, Лао Цзы и Чуанг Цзы, будто их никто раньше не читал, будто они писали исключительно для него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44