- А, Игорек, доброе утро! А Иришка тоже встала?
- Ирина на работу уехала, - сказала Галина Михайловна.
- На р а б о т у? И Валерий Васильевич - на р а б о т у?
- И Валерий Васильевич...
- Эх, Галина, Галина, чего от подруги скрывать? Нехорошо!.. Я к тебе всем сердцем, всей душой, можно сказать, а ты? Разве Варвара хоть раз в жизни подвела тебя? А могла ведь! - Тут на глазах Синюхиной появились неподдельные слезы, и она, махнув рукой, поспешно ретировалась.
- С ума она, что ли, сошла? - входя в кухню и обращаясь не то к Игорю, не то рассуждая сама с собой, выговорила Галина Михайловна.
- Это я Гарьке натрубил, а он, конечно, ей, - расплылся в улыбке Игорь.
- Чего ты наболтал Гарьке?
И Игорь, торопливо дожевывая завтрак, поглядывая на часы - времени оставалось не так много, - передал матери свой разговор с Гарькой и импровизированный детектив, сочиненный под луной.
- Для чего это тебе понадобилось?! Ты представляешь, что она теперь плести будет?
- Ну и что? Пусть плетет. Шакалы воют, а караван идет! - не задумываясь, объявил Игорь и, схватив портфель, направился к двери.
- Довоспитывала тебя Ирина на собственную голову. - Но этих слов Игорь уже не услыхал, перепрыгивая через три ступеньки, он скатывался по лестнице во двор.
Галина Михайловна прибиралась в доме. Добралась до книжного шкафа и стала перетирать книги. И тут ей попал в руки старый альбом с фотографиями. Она не открывала его уже много лет. Теперь вот открыла и первое, что увидела, - Пепе с роскошным аккордеоном в руках. Вспомнилось: вскоре после войны экипаж Федора Ивановича Баракова (Пепе был у него тогда вторым пилотом), того самого Баракова, что недавно стал генерал-майором и дважды дедушкой, возвращался из командировки. Они отогнали в капитальный ремонт старенький Ли-2 и ехали домой поездом. В дороге их обокрали. Уцелел только аккордеон, Пепе был тогда в полосе увлечения музыкой и постоянно таскал его за собой. Бараков сказал:
- Придется, Петька, аккордеон продавать... Не подыхать же с голодухи?
- Да ты что! - возмутился Пепе. - Я тебя этим ящиком сто лет кормить могу!
И Пепе содрал засаленный аэрофлотовский китель с бортмеханика Асиновского. Рукава были ему коротки, китель выглядел на Пепе жалкой курточкой с чужого плеча, нацепил темные очки, растрепал волосы и пошел по вагонам.
- Сестрицы и братья, к вам обращаюсь я, бывший гордый сталинский сокол, а теперь инвалид, не откажите в трудовой копейке, не дайте пропасть защитнику нашего неба, чьи крылья подпалила жестокая война с беспощадным фашистским зверем... - И он пел, импровизируя на ходу:
От солнца в атаку тот "мессер" пошел,
поджег мои быстрые крылья,
и вспыхнул мотор, я глазами повел
дерется вокруг эскадрилья!
Прощайте, друзья, и мой полк боевой,
за Родину я погибаю.
Надежда одна - парашют за спиной,
кабину я с ним покидаю...
Он пел, наматывая строчку за строчкой, и, протягивая фуражку, шел по вагону нетвердым шагом.
И надо же было случиться: в последнем вагоне Пепе нарвался на начальника штаба - майора Усова. Сияя орденами, наутюженный, в форме с иголочки, рано поседевший майор смотрел на него пристально и осуждающе. Отступления не было. И Пепе остановился против начальника штаба и, придав голосу наивысшую выразительность, наполняя каждое слово сдержанным рыданием, произнес:
- И ты, поседевший в воздушных боях герой, не откажи в братской помощи товарищу по оружию. Три рубля тебя не разорят, а мне помогут добраться до дому и услыхать голоса обездоленных крошек, за которых не жалели мы ни живота своего, ни крови...
Майор Усов щедростью не отличался, но тут, видимо, чтобы не привлекать к себе внимания, брезгливо поджал губы и положил в фуражку трешник.
Потом, уже в части, разразился колоссальный скандал.
И замять дело стоило немалого труда. Пожалуй, если бы не активная поддержка Баракова, пользовавшегося уже в ту пору авторитетом, трудно сказать, чем бы все кончилось.
Галина Михайловна смотрела на старую фотографию и думала: "Ох, и многое все-таки у Игоря от отца, но почему не лучшее?"
Игорь подсел на кровать к Ирине и осторожно начал:
- Ты спишь, Ир? Ну, я же вижу - не спишь. Ты обиделась? А чего я такого сказал? И вообще, Варвара Филипповна и без меня может что угодно наврать. Зато ты только подумай, сколько у нее сегодня крови попортилось?! Гарька говорил - она даже капли принимала! Ир, ну Ир...
- Чего ты хочешь? Поздно, спать надо.
- Ладно, сейчас лягу, только ты скажи - злишься?
- Чего на тебя, дурака, злиться, когда ты простых вещей не понимаешь.
- Зато я теперь сложные понимаю! Знаешь, как меня Танька с Вадимом натаскали. Вчера физичка спрашивала, так у нее глазищи во как вылезли. "Чего ж ты, Петелин, - говорит, - раньше прикидывался?" Ну я ей сказал, что раньше на меня осложнение действовало, после менингита, а теперь прошло, от уколов и от витаминов. И еще я ей сказал, что, когда на меня кричат, я ничего не понимаю, а когда со мной хорошо обращаются, тогда пожалуйста.
- И она поверила?
- А что? Поверила. Я же правильно ей отвечал и задачу решил. Ир, а если я тебя попрошу об одном деле, ты можешь не спрашивать, зачем?
- Не спрашивать могу, исполнить - не знаю, смотря какое дело.
- Ничего такого не думай, потом я все расскажу, честно.
- Чего тебе?
- Семь рублей можешь дать?
- Подумаю.
Утром Игорь обнаружил около своей кровати очередную записку: "...человеку свойственно мыслить разумно, а поступать неразумно". Анатоль Франс.
Рядом с запиской лежали семь рублей. Игорь собрался как по тревоге и мигом очутился во дворе. Быстро дошел до гаража и, запихав портфель в щель между задней стенкой и забором, выкатился на улицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89