Матвеева Елена Александровна
Черновой вариант
Елена Александровна Матвеева
ЧЕРНОВОЙ ВАРИАНТ
Первая книга молодой писательницы.
Повесть написана от лица школьника девятиктассника, который, рассказывая о своей жизни, хочет понять себя. Характер его еще не определился, он весь в борьбе с самим собой. И жизнь его не балует: умирает мать, не складываются отношения с отцом. Но Володя натура одаренная, с хорошими склонностями, он найдет свое место в жизни. Действие происхо дит в наши дни в Ленинграде.
ИЗДАТЕЛЬСТВО "ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА", 1980 г.
Елена Матвеева - участница VII Всесоюзного совещания молодых писателей, проходившего в Москве в 1979 году.
На таких совещаниях обстановка немного напоминает школу. Есть учителя, и есть ученики.
Трудные задачи тоже встречаются. И есть - как в школе - большие ожидания. Поэтому меня радует, что первая книга Елены Матвеевой выходит в свет.
Это повесть о современной школе. Мы говорили на совещании, что молодость - лучшее время для работы над книгами о ребятах и для ребят. Ведь все школьное еще так свежо в памяти. И не просто свежо. Вот почитайте, как пишет Елена Матвеева.
Такое впечатление, что она закончила свой десятый класс, пошагала дальше, а школьные дела и проблемы бегут за ней, не отпускают, тревожат и надо воротиться туда, в свои школьные годы: доспорить, довыяснить, доказать, доделать.
Надо заступиться за того, за кого не сумела заступиться девчонкой. Надо высказать свое мнение в том давнем споре, когда не нашлось убедительных слов. А главное, надо постараться понять всех тех, кого не смогла понять тогда, в свои четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать... Вот с этого стремления понять, влезть в кожу другого человека и начинается писатель.
И. Стрелкова
ПАМЯТИ БОРИСА БЕДНОГО
1
Первое сентября.
Проснулся я рано, а это со мной не часто случается.
Мать еще не ушла на работу, возилась в кухне. Закипал чайник. Не выходя из комнаты, я могу определить, что на плите - чайник или кофейник: чайник, закипая, всегда ворчит и барабанит крышкой, а кофейник хрюкает.
Я лежал с открытыми глазами и думал: только бы не вошла мать. Только бы не вошла. Притащится и обязательно все испортит. Одним присутствием. Но будильник громко отстукивал свои единицы времени, а мать не появлялась. Тонины в комнате тоже не было. Впрочем, была. Как всегда - вокруг меня. И я нежился, будто в гамаке, сплетенном облаком ее волос, улыбкой, движениями губ, глаз и запахом, главное, запахом, одурманивающим, горьковато-терпким запахом заморских духов каких-то. Так всегда, если я один, а иногда даже и при людях.
Я посмотрел на часы. Минут через двадцать мать уйдет на работу. Чтобы не встречаться с ней, промчался в ванную комнату, запер дверь и пустил воду. Потом забрался в ванну и закурил.
Курить я начал недавно. От сигарет, тем более натощак, кружится голова. Мне приятно, будто я в лодке.
Кем я себя представляю, когда лежу в ванне с сигаретой в зубах и слушаю ласковое журчание воды? Не могу сказать. По крайней мере не собой. Хотя, пожалуй, и собой, только сильно улучшенным: взрослым, самостоятельным, чуть небрежным - я мужчина, я личность, реагировать на мелочи у меня нет времени и желания. Лица красивее, чем есть, не надо, но, конечно, решительнее и мужественнее. Женщины... Они чувствуют во мне силу. Они боятся влюбиться в меня.
Я вижу свои тощие конечности, узкую грудь. Бледная, младенчески гладкая, лишенная всякого признака волосатости кожа. Обидная картина. Но это не мешает мне наслаждаться теплом и безопасностью. Здесь, в ванне, я на далеком острове. Никто и ничто не ворвется в мое одиночество, в мою тайную жизнь, которая имеет свойства рушиться от малейшего вторжения действительности. Вот такая это жизнь. Ну и пусть. Зато она моя. Я выпускаю сигаретный дымок, и в его желто-голубых нитях тоже Тонина.
Вообще-то она Антонина. Но имя это мне не нравится. Антонина - Тоня. Мещанское что-то. А Тонина - это заводь, это цвет дыма, и будто прыгаешь на туго натянутом брезенте. Загадочность и мелодичность.
По-моему, хорошо для женского имени.
Действительность - это моя мать. Конечно, готово дело, она уже под дверью:
- Ты будешь на завтрак колбасу?
- Мне все равно.
- Ты опять куришь? (Угрожающе.)
- Курю.
- Прекрати сейчас же!
- Прекратил. (Вполголоса: "Как же. Жди".)
- Я ухожу на работу.
- Ладно. (Вполголоса: "Давай, давай".)
- Что ты там бурчишь?
- С собой разговариваю.
Перед уходом опять подошла к двери:
- Я ухожу! Окурки за ванну не бросай.
- Понял.
Хлопнула дверь, повернулся ключ. Мать ушла.
И, как всегда, задним числом, мне стало ее жалко. Она, наверно, ждала: раз уж я так рано проснулся, то посижу с ней в кухне и мы поговорим о погоде, о том, что хоть колбаса и совсем свежая, но все-таки вчерашняя и ее нужно поджарить, а из десятка яиц по девяносто копеек три опять оказались тухлыми. Мать была бы довольна. Ей ведь так мало нужно.
Если бы человек жил сначала на черновик, а потом на чистовик, я бы многое переделал. Я бы заботливее и внимательнее относился к матери. Но я не хоте.гГ бы повторить свою жизнь. Все началось бы снова, и мне до встречи с Тониной оставался бы миллион лет. Я не хотел бы вернуть даже каникулы. Я очень ждал сегодняшнего утра.
Иногда даю себе слово: с завтрашнего дня постараюсь быть хорошим, добрым и делать то, что нужно.
Хотя чаще я намечаю начало новой жизни с понедельника. А в каникулы установил себе срок-максимум:
первое сентября. Вот сентябрь и пришел, а я вообще забыл о своем решении и заперся в ванной. Опять не получилось начать жить на чистовик. Может быть, это просто свидетельство, что ничто человеческое мне не чуждо?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30