Катя стиснула руки и отчаянным шепотом:
- Скажи, зачем я тебя сюда притащила? Зачем я приехала?
Максим тихо погладил ей щеку ладонью. У него жесткая ладонь.
- Надо.
- Зачем?
- Простимся со старым и отрежем.
- Ты добрый, Максим.
...Катя помнила тишину и одинокость старого дома в Заборье, особенно когда Васю призвали в действующую армию и они остались с мамой одни. Татьяна последнее время все исчезала. Мертво в усадьбе, угрюмо.
У калитки они остановились. Что это? Шум детских голосов, десятки звонких голосов неслись им навстречу. Катя слушала, не веря.
- Что это, Максим?
Они медленно вошли в сад. Березовая аллея, весело кидая на солнечную дорожку узорчатые пятна теней, вела их к террасе. На террасе дверь в бывшую столовую открыта. Прежде квадратные паркетины пола от старости и неухода осели, образуя посредине комнаты впадину. Теперь, должно быть, полы починили - впадины нет. В окна виден стол, слышны ребячий гам, стук оловянной посуды и ложек, а на террасе появилась из комнаты девушка в холщовом переднике, с полотенцем через плечо.
- Вам кого?
Что-то дрогнуло у нее в глазах, жарко вспыхнули щеки.
- Вы? Ты?.. Да уж не Катя ли?
Она всплеснула руками, сбежала к ним, и через секунду Катя обнимала, целовала, узнавала и не узнавала, и опять целовала Саньку, свою подружку из Заборья, Саньку, которая в детские годы так глубоко переживала Катины повести и вдохновляла ее.
- Твой? - кивнула Санька на Максима, когда взрыв любви и объятий утих. - Хорош. Военный к тому же... Катя, а Василий Платоныч не в беляках случаем? - осторожно спросила она.
- Васю убили на немецкой войне.
- Сердешный, - пожалела Санька.
- А в усадьбе вашей, Катя, - торопливо заговорила она, поглядывая на окна столовой, где шум возрастал, - в вашем бывшем дому сельское общество по распоряжению властей детский дом образовало для сирот из голодных губерний. Прошлым летом из Поволжья к нам привезли. Кто, не доехавши, помер, кого у нас на погост проводили. А больше спасли. С подвод на руках в дом вносили да на полу, на попоны так и клали рядком. Вовсе были без силы, шкелеты остались одни, страх смотреть! А сейчас, слышь, воробьями стрекочут... Гости мои дорогие, желанные! - снова всплеснула Санька руками. - Побегу вам завтрак собрать. Обождите маленько. А поговорить-то как хочется! - Она взбежала на террасу, оглянулась, светясь любопытством и радостью. - У вас небось жизнь вся вперед запланирована. Нынче у каждого на все про все план. А я завхозом в детском дому. И завхозом и поваром все хозяйство на мне. Когда и воспитанием займешься, не без этого.
И скрылась.
Дробно, часто заколотил дятел на клене. Пестрая клуша привела пушистый желтый выводок и принялась копаться в земле, озабоченно квохча и что-то толкуя цыплятам.
- Отдохнем, - сказал Максим.
Они сели на ступеньке террасы.
- Одно на всю жизнь запланировано, - как бы ответил Саньке Максим, привлекая Катю, быстро целуя в висок. - Не пугайся, никто не увидит.
Катя улыбнулась ему, но отстранилась, обхватила колени руками, молчала. Максим закурил и тоже молчал, не мешая ей думать.
"Если бы Вася и баба-Кока были живы, оценили бы его, - думала Катя. Они его полюбили бы. Он деликатный. А что верный, это уж точно".
...И перед ней встала вся та история, как бы случилась вчера. Мучительно представилось ей: сейчас из глубины аллеи появится Вася, и она все расскажет ему...
Тогда, простившись с Федором Филипповичем, они до позднего вечера бродили с Максимом зимними улицами. Максиму грозил внеочередной наряд, а то что-нибудь и построже за опоздание к ночному отбою, но он не отпускал Катю. Они бродили, бродили вечерними безмолвными улицами. Принялся падать сухой легкий снег, кружил и ложился на плечи, а Максим все повторял:
- Я тебя люблю.
Катя вернулась домой почти ночью, в надежде, что Лина и Клава давно спят. Они не спали, шло объяснение. Лина не желала дальше скрывать свою несимпатию к Клаве Пирожковой. Пришло время высказаться напрямик. Она кричала, на весь коридор слышен был крик, пусть слышен.
- Ты всегда была перевертышем, - обличала Лина Клаву Пирожкову. - Ты еще в школе: то с Надькой Гириной, то против; то за отца Агафангела, то против; то за Катю, то против. Ты... Знаешь, кто ты? И нашим и вашим за грошик спляшем.
- Как же! Дождешься от Бектышевой. У нее ни гроша, - прикидывалась простушкой Клава.
- Вся фальшивая, лживая...
- Зачем же ты со мной в одной комнате поселилась, если я такой уж отрицательный тип?
Клавин резонный вопрос застал Лину врасплох. Она сама не знала, почему и зачем поселилась в одной комнате с Клавой. Только что землячки, других причин нет.
В этот критический миг Катя вернулась домой, и Лина, оборвав объяснение, кинулась к ней - рассказывать, как и что было.
...Возле кабинета заведующего толпились четверокурсники, ожидая вызова, но после Бектышевой долго никого не приглашали в кабинет. Комиссия обсуждала Бектышеву. Инспектор Н. Н. произносила речь. Ровным, чеканным голосом произносила речь о классовой борьбе, происках контрреволюции, железной поступи пролетариата и твердой линии партии в вопросах культурного строительства. Все, что она говорила, было верно, но так как высказывались эти верные мысли по поводу Кати, члены комиссии Лина и Коля Камушкин, знавшие и любившие Катю, слушали подавленно, смысл произносимых слов сейчас был им далек. Заведующий потупил голову, ни звуком не прерывая речи инспектора. Она кончила, сняла очки протереть и изрекла резолюцию:
- Екатерину Бектышеву исключить из состава студентов как классово чуждый элемент.
Заведующий вынул свой аккуратный платочек, вытер лоб и виски и не ответил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84