Петр Заломов со знаменем впереди. Гремит песня:
Вставай, подымайся, рабочий народ,
Вставай на борьбу, люд голодный...
Демонстрация растет, ширится, заливая улицу, как Волга и Ока, обнимающие с двух сторон Сормовскую слободу, заливают берега в половодье. Из домов высыпали на улицу женщины, дети. Люди шагали за песней и знаменем, опьяненные чувством своей смелости.
- Будто от больного сна пробудились, то думали, нет нам просвета, а тут почуял рабочий класс силу. Так и вы, Владимир Ильич, в "Искре" писали.
Демонстрация шествует, неслыханные революционные песни несутся над Сормовом, поднимают народ. Знамя впереди плещется на ветру, ведет людей. Мастеров и хозяев не видно. Рабочий класс шествует.
Вдруг... поперек улицы встала стена. Солдаты, плечо к плечу. Целое войско против нас начальство выставило. Винтовки наперевес, ощерились штыками. Загородили дорогу.
Чугурин замолчал.
- Говори, - нетерпеливо торопил кто-то из слушателей.
- Вашу "Искру", в которой писалось о демонстрации, Владимир Ильич, я тогда только добыл, как отсидел срок в тюрьме. Изрядно похватали жандармы, а не всех... Нас много, всех не переловишь. Остались товарищи, "Искру" читали, речи на суде Петра Заломова и других там напечатаны. Что геройски себя на суде повели, не отступили, не сдались, рассказано в "Искре". Поднимает к борьбе за свободу рабочих ваша "Искра", Владимир Ильич.
- Наша рабочая "Искра", - мягко поправил Ленин. Волнение Чугурина его заразило.
Чугурин вызывал в нем интерес и симпатию. Бесхитростный, прямой. Товарищи его уважают.
- Развитой рабочий, как жадно тянется к знаниям, - скажет Надя. И добавит: - Нервняга большой.
Владимир Ильич спорит:
- Нервняга? Нет. Впечатлительный, чувствует сильно. Ты заметила, дети к нему льнут, любит детей, а ведь совсем еще молод. Золотая черта в человеке - любовь к детям.
Надежда Константиновна нередко присутствовала на занятиях Владимира Ильича, была и сегодня.
"Володя не только политик, философ, к тому же и педагог замечательный, - думала она. - Понятно объяснил рабочим закон политэкономии, другой считал бы и довольно. Ан нет, он живые иллюстрации ищет, чтобы каждый и умом, и сердцем постигнул и свой опыт заново пережил. Тогда и теория крепко врежется в память".
Вспомнились Надежде Константиновне дни, месяцы, годы обдумывания "Искры". Бездна изобретательности, ума и души отдана Владимиром Ильичем на создание необходимейшей для партии, для рабочего класса, для будущей революции газеты. Найти товарищей, авторов, распространителей "Искры". Где выпускать газету? Дома нельзя. Против царя, против помещиков и капиталистов? Разве можно! С первым же номером схватят жандармы.
И за границей опасно. Вспомнился Лондон 1902 года. Туда пришлось перекочевать редакции "Искры" из Мюнхена. Российская разведка пронюхала в Мюнхене издается революционная газета, поднимающая рабочих на восстание против царского строя. Стало опасно, не нынче-завтра нагрянут жандармы. Пришлось искать новый адрес. Лондонские революционеры, социал-демократы, подыскали "Искре" приют. Печатание продолжалось. Из разных городов России шли в "Искру" вести о бедственном положении рабочих, нарастании буйной рабочей борьбы. Пришла весть о Сормове. Как гордился Владимир Ильич и уважал сормовичей, поднявших красное знамя, объявивших самодержавию бой! Все годы в изгнании, в чужих странах, Владимир Ильич скучал о Волге. Хранил светлую память о детстве в Симбирске. Там началась его родина.
"Говорят, тесен мир, - размышляла Надежда Константиновна. - Тесен или нет, а знали мы, что верный революционер Чугурин, но что с Петром Заломовым дружил, на Сормовской демонстрации рядом шел, перед солдатскими штыками не дрогнул, это лишь нынче узналось".
- Итак, подводим итоги, - закончил урок Владимир Ильич. - Рассказ товарища Петра подтвердил закон, открытый марксистской политэкономией: капитал богатеет, пролетариат все бедней и бесправней, революционные силы пролетариата растут. Задаю вопросы к завтрашнему дню...
В разгаре чугуринской речи к наружной стороне застекленной стены русской школы прильнула физиономия любознательного Жюстена. Приплюснув нос к стеклу, он наблюдал и слушал бы - дверь в класс, как обычно, открыта, если бы достаточно усвоил русский язык. Увы! Как ни старались Андрэ и Стрекоза, успехи его в русском были не столь велики, чтобы понять хоть что-то из рассказа Чугурина. Он видел его возбужденное, счастливое лицо, видел добрый взгляд Владимира Ильича, обращенный к Чугурину, распахнутые в любопытстве и восхищении голубые глазенки Андрэ и завидовал этим людям, которые так дружно и согласно живут, какой-то особенной жизнью живут.
После урока слушатели окружили Владимира Ильича. Как всегда, было о чем потолковать, поделиться мыслями. Или позвать: "Вечером сходим на Иветту, посидим на бережку, как дома, споем наши, русские песни, а, Владимир Ильич?"
Владимир Ильич заметил: Андрюша Арманд с доверчивой лаской прильнул к Чугурину, тот обнял его за плечо. "Как славно", - подумал Владимир Ильич.
Они вышли из класса вместе, Чугурин с Андрюшей.
Жюстен ждал во дворе.
- Иван Дми... то есть, извините, товарищ Петр, - сказал Андрюша, увидев Жюстена, - этот мальчишка, мой французский товарищ, непременно спросит, о чем вы рассказывали. Нельзя открыть про Сормовскую демонстрацию и листовки или можно?
- Нельзя. Мы здесь школьными учителями значимся, педагогикой и повышением образования заняты. Рассказ о рабочей забастовке к нашей теме вроде не очень подходит. Подозрения не вызвать бы.
- Как же быть? Жюстен не отстанет, такой любопытный, ни за что не отстанет!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30