- Забаловали парня. И я тоже..."
В дверях показался Ершов. Быстро окинул взглядом помещение, недоуменно пожал плечами и снова скрылся в коридоре.
"Так, - подумал Хлопин. - Вот так..."
Он ни секунды не сомневался: это не случайность. Нет, не случайность.
Вес у Добровольского всегда колебался около семидесяти восьми. Возле той пограничной черточки, где кончается полусредневес.
А тут, в хлопотах перед отъездом, наверно, недоглядел "гитарист", поел лишку - ну и вот... "Гитаристы" - они всегда любят вкусно покушать. Для них режим - нож острый...
Хлопин встал, сделал несколько шагов по залу, по привычке пригладил обеими руками оттопыренные уши и снова сел на раскладной стульчик.
"Где же все-таки этот?.. - подумал он. - Наверно, в парилке потеет? Хотя... Тут, в Париже, попробуй найди парилку!"
- Две минуты, - прошептал кто-то по-английски.
"Все, - подумал Хлопин. - Конец".
Очевидно, так же решил и юркий маленький француз с живыми, быстрыми, как мыши, глазами - секретарь комиссии. Он уже уложил в папку протокол взвешивания и убирал со стола какие-то бумажки.
И тут случилось неожиданное. Дверь отворилась - и в зал в одних трусах влетел Добровольский. Быстрым шагом ринулся он к весам.
Лицо и шея его, загорелые, резко выделялись на молочно-белом теле. Словно к туловищу одного человека по ошибке прикрепили голову другого.
Все сразу уставились на эту голову: была она вся в проплешинах, будто поражена лишаями.
"Сам себя, - понял Хлопин. - Обкорнал. Волосы - они тоже весят".
Да, все было ясно.
Не дойдя нескольких шагов до весов, Добровольский на миг приостановился, сдернул с себя трусы и так, голый, встал на белую площадку.
Обычно борцы взвешивались не совсем нагишом, ну хотя бы в плавках.
"Конечно, - сжал губы Хлопин. - Трусы - тоже граммы..."
Лицо у Добровольского было усталое, какое-то осунувшееся, но радостное.
"Вот я как! - словно бы говорил борец. - Тяжеленько пришлось. А все-таки успел. Не подвел..."
На его лице выделялись усы. Они росли как-то странно, только по углам рта. Как у китайца.
Юркий француз-секретарь взглянул на Добровольского удивленно, но ничего не сказал: до конца взвешивания было еще чуть больше минуты.
Все стоящие у весов разом зашевелились, зашумели.
- А я был уверен - не придет, - негромко сказал соседу бельгиец-журналист, и нотки сожаления откровенно звучали в его голосе.
- Да, счастье было совсем рядом и убежало, как пугливый олененок, ответил сосед цитатой из модной песенки.
Добровольский усмехнулся. То ли он понял сказанное... Хотя... Вряд ли он знал по-французски. Скорее всего это была просто улыбка победителя. Тем более, когда успех дался с таким трудом...
У Хлопина отлегло от сердца. Все же явился! Потом надо будет с этим "гитаристом" обо всех его штучках всерьез потолковать. А пока... Все хорошо, что хорошо кончается!
- Итак, мсье Арнольд, - стараясь голосом не выдать радости, распорядился Хлопин. - Вес!
Суетливый француз-секретарь снова достал из папки протокол.
Врач шагнул к весам и легкими ударами ногтя стал передвигать хромированную гирьку по такому же сверкающему стержню.
Он догнал ее до цифры "8" и опустил руку. Семьдесят восемь! Предел. Все разом поглядели на стрелку. Острый кончик ее вздрагивал и дергался. Никак не хотел замереть.
Врач легонько тронул его пальцем.
Кончик на миг замер и опять задрожал, как в ознобе.
Шепот зашелестел в толпе.
Хлопин почувствовал, как сердце его громко стукнуло и остановилось.
Вокруг стало тихо-тихо.
- Записать семьдесят восемь ровно? - вопросительно подсказал Хлопину француз-секретарь.
Наверно, он торопился куда-то. Да и не подведет же русский своего же русского чемпиона!
Хлопин молчал.
Дрогнувшими руками достал из кармана футляр, открыл его, надел очки. Пользовался он ими редко. Да и сейчас они в общем-то были ни к чему. Просто так... Оттянуть решающий миг...
Хлопин сделал шаг к весам. Подошел вплотную.
Каким-то боковым зрением он видел, как испарина покрыла низкий крутой лоб Добровольского и две мутные капельки медленно скатились с носа в глубокую морщину над углом рта. Видел каждую уродливую проплешину на голове спортсмена. Но глаза Хлопина глядели не на Добровольского. Они уткнулись в острый, пританцовывающий кончик стрелки...
Все - и судьи, и тренеры, и врачи, и журналисты - все столпившиеся у весов вдруг умолкли. Опытные спортсмены и болельщики, они отлично знали каждую запятую спортивного кодекса.
Вице-президент ФИЛА! Ему сегодня доверены весы. Он, один только он, без всякого постороннего вмешательства, должен сейчас определить - что показывает стрелка? Семьдесят восемь ровно или семьдесят восемь килограммов и еще пять-десять граммов?
Только он! Только Хлопин может сейчас решить это! И его решение бесповоротно и обжалованию не подлежит!
"Обжалованию не подлежит", - эта фраза из правил ФИЛА билась сейчас не только в висках у Хлопина.
Ее мысленно повторяли все у весов.
Спорт - очень точная штука. И почти любое спорное действие может быть опротестовано. Почти любое, но не любое... Так, в футболе только судья, сам, единолично, решает, был офсайт или нет. И никаких жалоб потом не разбирают. Судья решил - и точка!
И вот сейчас тоже создалось то очень редкое положение, когда главный "весовщик" один, сам должен все решить...
Хлопин глядел на вздрагивающую, как в ознобе, стрелку...
О чем думал он?
Может быть, о том, что если вот сейчас он не допустит Добровольского к состязаниям - нашей команде не видать почетного места. Из-за одного "гитариста" - всей команде не видать...
А может, о том, что сейчас на него, Хлопина, глядят десятки иностранцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21