Тоже раздобыли. Совсем немножко, но раздобыли.
Хуже всего оказалось со столярным клеем. Нет, хоть умри. Ни плитки.
- Пока придется обойтись, - сказал Бабушкин. - А потом сварю. Я рецепт знаю. Будет не хуже фабричного.
В общем, сколотили верстак. Не очень красивый, но крепкий.
Поглядеть, как они мастерят, в юрту набилось много якутов.
Старики сидели у огня на лавках, сосали свои коротенькие трубочки и изредка коротко и солидно давали советы.
Тут же хозяйка пекла на огромной сковороде ячменные лепешки. Они у якутов заменяют хлеб. Тут же ползали чумазые ребятишки.
Тесно в юрте, шумно.
А когда верстак встал - совсем уж не повернуться.
Потом Бабушкин и Хоменчук налаживали инструменты.
Точили стамески и пилу. И топор наточили, как бритву. И новые рукоятки сделали - для долота и молотка.
Но инструментов было мало. Бабушкин по всем юртам прошел: у кого, может, какой-нибудь стертый напильник завалялся, или молоток, или отвертка, давно отжившая свой век.
- Дайте в долг, - говорил Бабушкин. - Потом верну.
Якуты народ добрый, простодушный.
- Бери, Уйбан. Работай хорошо, Уйбан.
Так они переделали на свой лад имя Бабушкина.
Это Иван Васильевич с первых дней ссылки подметил: якуты не выговаривают "в". Потому простое "Иван" для них слишком заковыристо.
А один старый, совсем старый якут где-то раздобыл и принес даже тяжелую кувалду. Как только дотащил?!
- На, сударский, бери.
"Сударский" - это значит "государственный". "Государственный преступник" - только короче и проще.
И вот - мастерская готова.
Мастерская готова, а заказов что-то нет. Даже странно. Ведь якуты так поддерживали бабушкинскую затею. А теперь вот не идут.
- Ну? - сказал Илья Гаврилович, когда и второй день прошел, а никто из клиентов так и не появился.
- Придут! - уверенно сказал Бабушкин. - Увидите, скоро нас с вами на части будут рвать. А пока...
Он порылся в старом хламе, извлек ржавое ведро без днища.
- Обновим.
Илья Гаврилович мельком глянул на ведро, надел пенсне, снова внимательно оглядел ведро и покачал головой. И в самом деле, овчинка не стоила выделки: уж очень скверно выглядела старая посудина.
- Ничего! - успокоил Бабушкин.
Он научил, как отодрать ржавчину; сам выкроил новое днище, потом показал, как делается шов. Такой шов, чтоб ни капли не просочилось.
- Усвоили?
Илья Гаврилович кивнул.
- Ну, действуйте.
Целый день возился Хоменчук с первым своим изделием.
- Ничего. Сойдет, - сказал Бабушкин, когда Илья Гаврилович кончил.
Тот ушел. А Бабушкин подумал:
"Интересно, а какую работу я ему завтра дам, если заказов не принесут?"
Главное, нет жести. Научил бы делать кружки, кастрюли. Но где достать жести?
Бабушкин уже все юрты обошел. Нет нигде ни кусочка.
Утром пришел Илья Гаврилович.
Постоял у верстака.
- Ну? - сказал. Усмехнулся и потрогал пенсне. - Финита ля комедиа?
Бабушкин итальянского не знал, но и так понял.
- Вот что, - сказал он. - Сегодня будем отдыхать. Ведь мы уже неделю работаем. А завтра - за дело.
- За какое, простите, дело?
- Дел много, - неопределенно, но уверенно заявил Бабушкин.
Илья Гаврилович ушел.
Весь день Бабушкин тревожился. Как же быть? Где достать жести?
Вот обида! Неужели из-за того, что нет каких-то жалких двух-трех листов железа, все лопнет?
Утром опять явился Илья Гаврилович.
- Нынче я занят, - хмуро сказал Бабушкин. - Извините. Придется отложить работу на завтра.
- Заняты? - Илья Гаврилович прищурился. Мол, понимаю, все понимаю. - Ну что ж - завтра, так завтра...
И опять Бабушкин раздумывал: что же предпринять?
Думал весь день, весь вечер.
И вдруг надумал. Ведь так просто! Как это ему сразу в голову не пришло?! Взял недавно починенное ведро и разрезал его на две пластины. Выровнял их деревянным молотком. Пластины стали хоть куда.
А наутро, когда пришел Илья Гаврилович, Бабушкин сказал ему:
- Сделайте кастрюлю. Шов такой же, как в ведре.
И все время, пока Хоменчук возился у верстака, Бабушкин нетерпеливо поглядывал на дверь.
"Ну же!.. Ну... Хоть какой-нибудь заказик..."
Но никто не входил.
Часа через два кастрюля была готова. Илья Гаврилович протянул ее Бабушкину, вопросительно глянул сквозь пенсне: видно, ждал похвалы.
- Неплохо, - сказал Иван Васильевич и повертел кастрюлю в руках. Была она кривовата, и шов подгулял. - Совсем неплохо, - повторил Бабушкин. - Вот шов только надо исправить. И тут тоже - вмятина.
Хоменчук снова суетился у верстака, а Бабушкин опять украдкой поглядывал на дверь.
И все же в мире, наверно, есть справедливость. И хорошие дела вознаграждаются, как в новогодних сказках.
Дверь вдруг открылась.
Мальчишка якут в длинном, ниже колен соне* из кобыльей шкуры принес помятый самовар с отломанным краном.
______________
* Сон - верхняя одежда у якутов.
- Давай, давай! - крикнул Бабушкин. Еще немного - и он, кажется, расцеловал бы мальчонку.
А потом - пошло...
Обтянутая коровьей шкурой низенькая дверь хлопала раз за разом. Принесли дырявый таз, прогоревший чайник, котелок без ручки. Последним пришел старик, принес старое-престарое ружье.
- Бачка, чини, - присев на корточки у огня, просил он, видя, как Бабушкин недоверчиво оглядывает дряхлое ружье.
Оно и впрямь было такое, что непонятно, как не разорвалось при первом же выстреле.
- Мне сто лет, - неторопливо бубнил старик, посасывая трубку. - Ружью сто лет. Однако ничего... Чини, Уйбан.
"Сто лет!" - Бабушкин покачал головой.
- Ну, как? Возьмемся? - спросил он у Ильи Гавриловича.
Тот водрузил на нос пенсне, солидно оглядел ружьишко со всех сторон. Даже в дуло заглянул.
- А что ж! - пожал плечом. - Сделаем!
* * *
.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18