Женька, загипнотизированный, очарованный, смотрел на воробышка, как на великое чудо. Он был на седьмом небе. Наверное, так выглядят все праведники в раю.
Заметив меня, Женька с блаженной улыбкой позвал:
- Саша, познакомься. Это моя Людочка!
Людочка вспорхнула, протянула мне руку и спросила:
- Вы Женин товарищ?
- Один из них, - ответил я и присел на траву. Как-то вдруг мне захотелось остаться с ними.
Тоненькая девочка с глазами большими и светлыми, наполненными радостью полнее, чем океаны водой, обрушила на нашего Женьку столько счастья, что радостные брызги солнечными пятнами рассыпались вокруг, и на меня немножко попало. Как будто долгие месяцы их разлуки, с тех пор как муж ее назвался солдатом, она копила, собирала эту радость и теперь выплескивала ее всю разом.
Женька сунул мне горсть конфет, а я продолжал сидеть. Мне еще не приходилось видеть, чтобы два человека были так счастливы тем, что смотрят друг на друга. Наконец я сообразил, что они будут еще счастливее без свидетелей, и ушел.
Рота набросилась на меня, как на последнюю спортивную сводку.
- Ну, какая?
Я растерянно пожал плечами, не зная, как рассказать ребятам, что на пустом стадионе, на лавочке, рядом с нашим Женькой сидит пучок солнечных лучей в пестрой юбке и крохотной кофточке.
- Ничего особенного? - подсказал Самохвалов.
Я вспомнил Людочкины глаза, лучистые, какие-то многогранные, как алмазы, почему-то подумал, что беленькая кофточка ее сшита, пожалуй, из двух носовых платков, и сказал, вернее, выдохнул:
- Особенная!
Андрей Косырев положил руку на мое плечо и заключил:
- Готов. С первого взгляда. Но верить можно!
Вечером наши мнения разделились, правда, не надолго, на несколько минут.
Возле солдатского клуба, перед началом киносеанса почти вся рота, кроме наряда, была представлена Людмиле Добровой. Каждому из нас, как принцесса на приеме дипломатов, пожала она руку, каждому лучистой, веселой соринкой попал в глаза ее радостный взгляд, да так и остался там на весь вечер.
Мы, разборчивые, искушенные холостяки, забыли о мерах и эталонах, которые солдаты применяют к девушкам. Что греха таить? Ведь любую, пройди она мимо, оглядим, присвистнем и выскажемся. Иная робкая, застенчивая идет на виду у целого взвода ни жива ни мертва. Глаза в землю, ступает, как по лезвию бритвы, сгорает на корню. А если рота стоит "вольно"? Тут уж что и говорить! Каждый старается показать, какой он умник и знаток женской красоты.
Перед Людочкой мы все забыли. А не красавица! Носик - одно название, лишь бы в графе наименований отметить, что он действительно имеется. Веснушек- что звезд во Млечном пути, и все золотистые, под цвет волос. А уж о прическе и говорить нечего! Солдатам за такой начес два наряда вне очереди дают. Торчат вразнобой вихорчики, и каждый волосок отливает солнцем и просит, чтобы его пригладили.
Мы толклись вокруг Добровых, вышучивали друг друга, выламывались один одного чище. Но Сенечка переплюнул нас всех. Он преподнес Людочке плитку шоколада и, постеснявшись назвать по имени, объявил:
- Это вам, товарищ Доброва. От роты.
Глаза Людочки благодарно блеснули. Нет, не за шоколад! Она его искрошила на кусочки и каждый получил свою долю. А взглядом она сказала нам о нас же самих что-то такое, что мы с удивлением впервые увидели в себе. И стали взрослее и богаче.
С большим трудом Женька отделался от нас. Вовка Самохвалов пытался высказаться:
- По данным Парижского дома моделей, средний рост женщины сто пятьдесят семь сантиметров. Объем бедер...
Сенечка Пыж подскочил от возмущения:
- Какой глубокий специалист! - кричал он на Вовку. - Неужели ты, одеколонная башка, так и не понял, что есть вещи значительнее дома моделей?
- Отставить дебаты! - вмешался Андрей Косырев. Он был рядовым, но вмешивался всегда вовремя, и его слушались так же, как сержанта Богданова. - Женькина жена - славный парнишка! И точка.
В последующие дни мы часто видели Людочку. В скверике на скамеечке она поджидала мужа. Женькина жена была похожа на приветливый костерчик, возле которого хотелось погреться. Кто-нибудь из нас случайно проходил мимо и останавливался поболтать с семейными людьми.
Людочка запомнила нас по именам и знала, с кем и о чем интереснее говорить.
Вовка Самохвалов красовался перед ней позой и голосом, и мы не пресекали этой самодеятельности. Пусть его, не страшно!
С Сенечкой Люда говорила о взглядах на прекрасное, а мне сказала наедине:
- Саша, вы не пробовали писать? Попробуйте.
И я признался ей в том, что скрывал от всей роты, - признался, что сочиняю стихи. Как она посмотрела на меня! Будто я нашел драгоценный клад и отдал ей половину.
Сержант Богданов вразумлял нас:
- Совесть ваша где? Жена к Доброву приехала на одну неделю, и ему не нужна общественная поддержка.
Но нам один раз пришлось поддержать Женьку.
В воскресенье, согласно плану, проводился массовый кросс. Маршрут шел по главной аллее, затем по шоссе, заворачивал у железнодорожного моста и возвращался в военный городок. Финиш с флагами, оркестром и публикой был на стадионе.
Мы бежали всей ротой кучно. Девушки улыбались нам, старухи крестились: господи, и в праздник-то гоняют солдатиков!
На повороте Женька выдохся и стал отставать. А у городка в толпе женщин стояла Людочка.
Володька Самохвалов выгнулся бубликом и рванул вперед, как на личное первенство. Мы потянулись за ним, и Женька остался один, далеко ото всех. Тогда я тоже поотстал, и Андрей, и Сенечка.
- Женька, жми!
- Женька, Людочка смотрит!
- Давай, комсорг!
Мы вбежали на стадион все четверо в ряд и не самые последние.
1 2 3