Сержант нас отчитал, мы и не оправдывались, а Женька шепнул:
- Спасибо, ребята!
На Женькино счастье, половина нашей роты дней пять работала на уборке городка. Ясное дело - лето: все ремонтируется и приводится в порядок. Но тут еще событие в воинской жизни - комиссия едет из Москвы. Проверка! Какой солдат не знает этого слова?
В военном городке белят и красят все, к чему можно приложить кисть. В натуральном, нетронутом виде остаются только небо и трава. Кусты стригут, деревья подрезают, посыпают песочком дорожки, вывешивают лозунги, расставляют стенды. Женсовет моет окна в Ленкомнатах, художники рисуют портреты маршалов и отличников боевой подготовки.
Мы красили заборчик вокруг сквера и обкладывали дерном газоны. Людочка сидела на скамейке в кустах сирени, и мы великодушно отпихивали комсорга от ведерка с краской:
- Напоследок с женой посиди. Уезжает ведь завтра.
- Завтра утром, - потухшим линялым голосом уточнил Женька.
Андрей Косырев чертыхнулся, а Сенечка потряс кистью:
- Ну почему в военных городках признают только два цвета: или нахально-голубой, или невыносимо-коричневый?
- У нас есть и охра, - успокаивал Сенечку Андрей.
Но думали мы не о краске. Мы привыкли видеть Людочку вблизи, а завтра ее уже не будет.
Не знаю, зачем я пошел к этой укромной скамейке, взять лопату или еще что, но я остановился за кустами и смотрел на Женьку и его жену. Мне очень хотелось подслушать те слова, что говорят при расставании. Я бы про них стихи написал.
Но я ничего не услышал. Оба они молчали. Зато я увидел, как много могут сказать глаза. Наш комсорг грыз травиночку и с такой нежностью глядел на жену, точно рассказывал ей о тех днях и ночах, когда он будет мечтать о ней. Будут зимы и метели, марш-броски и караулы, вьюги и пекло, ученья и работы, и всегда в нелегкой солдатской жизни будет светить, согревать единственная, любимая звездочка - жена.
А жена отвечала ему глазами: "Буду ждать тебя, буду думать о тебе. Сердце у меня одно и ты один. Пусть мысли мои помогут тебе. Пусть с тобой ничего не случится".
Людочкины глаза сияли и туманились, обещали и верили. Потому что если не верить, то как же жить человеку на свете?
На другой день мы докрашивали забор. Женька молчал и был похож на бледную, недопроявленную копию самого себя. Мы были не очень-то разговорчивы. Работалось скучно. Время тянулось мучительно долго.
Володька, в одних трусах, сидя на корточках, лениво и нехотя обкладывал клумбу кирпичами. Он поднялся, стройный, ловкий, словно вылитый из бронзы, повел загорелыми плечами и простонал:
- Эх, тоска! Хоть бы жена к кому-нибудь приехала!..
Сенечка так и окрысился на него. Он не дал Самохвалову слова сказать:
- Сам женись, жених неотразимый! Сам женись!
Женька улыбнулся мечтательно, ласково и сказал:
- Моя жена говорит, что самое лучшее время, когда ждешь и веришь. Веришь в свое счастье. Время ожидания полно надежд, а надежды всегда прекрасны. Может быть, они не все сбудутся, но ждать и верить хорошо! А, ребята?
Мы ничего не ответили. Что мы могли возразить, если это сказала Женькина жена!

1 2 3