Я убедилась, что семя не заглохло. Со времени нашего последнего свидания она только и делала, что отговаривала своего мужа от костюмированного бала, который он задумал. Она решительно отказалась быть хозяйкой на этом празднестве.
– В одном он, разумеется, прав, – заметила она. – Мы не можем оставаться в Нью-Йорке, не устроив какого-нибудь пышного приема. Все ждут от нас этого. Мы могли бы привести в свое оправдание только одно объяснение, но его-то Дуглас и не хочет приводить.
– Я испортила вам жизнь, Сильвия, – сказала я.
– Не вы одна тут виноваты. Все это назревало во мне, как нарыв, а вы сыграли лишь роль припарки.
У Сильвии было четверо младших братьев и сестер, поэтому у нее, естественно, возникали в голове такие домашние сравнения.
– Нарывы в области головы, – заметила я, – часто обезображивают человека.
Наступила пауза.
– Как обстоит дело с вашим биллем о детском труде? – спросила она вдруг.
– Все благополучно.
– Но я прочла в газетах письмо, в котором сообщалось, что он передан в подкомиссию и что это лишь уловка, чтобы задержать его до следующей сессии.
Я не могла ничего возразить ей. До этой минуты я надеялась, что она не видела этого письма.
– Как вы думаете, – сказала она, – если бы я выступила теперь, удалось бы мне чем-нибудь помочь вам?
Я снова промолчала.
– Если бы я набралась мужества и произнесла речь на митинге и разоблачила бы этот маневр, удалось бы мне добиться цели?
– Мне кажется, что да, – ответила я. Она долго молчала, опустив голову.
– Детям придется подождать, – сказала она наконец как бы про себя.
– Дорогая моя, – ответила я (что я могла ответить ей другое?), – дети уже привыкли ждать.
– Мне противно идти на попятный, – воскликнула она. – Я не хочу, чтобы вы говорили, что я трусиха.
– Я не стану говорить этого, Сильвия.
– Я знаю, что вы слишком добры, чтобы сказать так, но ведь это же правда.
Я постаралась успокоить ее. Но кислоты, которыми я обычно пользовалась, были рассчитаны на более толстую кожу. Они прожгли ее до самых костей и остановить их действие было уже невозможно.
– Вы должны понять, – сказала она, – насколько я считаю серьезным то, что жена выступает против мужа. Мне с детства внушали, что это самая ужасная вещь, которую может совершить женщина.
Сильвия остановилась, и, когда она заговорила снова, лицо ее выражало глубокое страдание.
– Вот к какому решению я пришла. Если я сделаю теперь что-нибудь носящее публичный характер, то муж мой окончательно отшатнется от меня. С другой стороны, если я пережду немного, то мне, может быть, удастся найти выход из этого положения. Мне нужно заняться своим образованием, и я надеюсь попутно перевоспитать и его. Если мне удастся заставить его почитать что-нибудь, хотя бы несколько страниц в день, я смогу постепенно изменить его точку зрения и приучить его относиться терпимее к моим собственным убеждениям. Во всяком случае, я должна попытаться. Я уверена, что это единственный разумный, хороший и справедливый способ выйти из создавшегося положения.
– А как же вы поступите относительно бала?
– Я увезу мужа подальше от этого шума и суеты, одеваний и переодеваний, от бесконечных встреч и пустой болтовни.
– А он согласен?
– Да. Собственно говоря, он сам и предложил мне это. Он думает, что книги, которые я читала, и знакомство с миссис Эллисон и миссис Фросингэм выбили меня из колеи. Он надеется, что вдали от них я успокоюсь и снова обрету здравый смысл. У нас есть теперь хороший предлог. Мне нужно позаботиться о своем здоровье.
Она запнулась и отвела глаза. Я увидела, как краска медленной волной залила ее щеки. Этот румянец напоминал очаровательные тона ранней зари, которыми всегда так восхищались поэты.
– Через четыре или пять месяцев… – и она снова запнулась.
Я ласково положила свою большую руку на ее маленькую ручку.
– У меня тоже было трое детей, – сказала я.
– Таким образом, – продолжала она, – это покажется вполне естественным. Некоторые из наших знакомых знают об этом, а остальные догадаются сами. Никаких разговоров не будет, я хочу сказать, таких разговоров, какие пошли бы, если бы распространился слух, что миссис ван Тьювер из сочувствия к социалистическим идеям отказалась тратить деньги мужа.
– Понимаю, – ответила я, – это, конечно, самое разумное, и я очень рада, что вы нашли такой удачный выход. Мне, само собой, будет тоскливо без вас, но мы можем писать друг другу длинные письма. Куда вы отправляетесь?
– Еще не знаю наверное. Дуглас предлагает морское путешествие в Вест-Индию, но я предпочту сидеть на одном месте. У него есть прелестный дом в горах Северной Каролины, и он хотел бы отвезти меня туда. Но это слишком людное и шумное место, и кругом расположены богатые поместья. Я уверена, что меня снова втянут там в светский водоворот. Я подумывала о лагере в Адирондаке. Там чудесно было бы увидеть среди зимы настоящие леса. Но меня пугает холод, ведь я выросла в теплых краях.
– «Лагерь» – это что-то примитивное и, пожалуй, не годится для вас, – заметила я.
– Вы думаете так, потому что никогда не бывали там. На самом деле это большой дом в двадцать пять комнат, с паровым отоплением и электричеством. Полдюжины слуг находятся там постоянно, чтобы содержать его в порядке, когда никто не живет в нем, а пустует он уже несколько лет.
Я улыбнулась, угадав ее мысль.
– Вы, кажется, готовы чувствовать себя несчастной оттого, что не можете жить сразу во всех домах вашего мужа.
– Я предпочитаю другой дом, – сказала она, не желая отвечать на мою шутку. – Он носит название «Рыбачья хижина» и находится на одном маленьком острове близ Флориды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76