– Мы дали возможность мужчинам проявить себя, но они-то как раз и создали это зло. Кто же, если не женщины, позаботятся теперь о детях?
С минуту она молчала в нерешительности, затем сказала:
– Боюсь, что вы станете смеяться надо мной.
– Нет, нет, – пообещала я, но, взглянув на нее, я догадалась: – Вы хотите сказать мне, что место женщины – у семейного очага?
– Так думали по крайней мере у нас, в округе Кассельмен, – ответила она, невольно улыбаясь.
– Но вы видите, что детей отрывают от семейного очага, – возразила я. – Они вернутся назад только тогда, если мы, женщины, пойдем за ними и приведем их обратно.
Вдруг она засмеялась тем веселым ясным смехом, который много лет согревал меня потом, словно апрельское солнце.
– Несколько лет назад кто-то произнес в нашем штате суфражистскую речь. О, если бы вы видели, в какой ужас пришли мои родные. Тетя Ненни – она жена епископа Чайльтона – уверяла, что ничего ужаснее не случалось с тех пор, как Джеферсона Дэвиса заковали в кандалы. Она не переставала говорить об этом целыми днями и кончила тем, что поднялась к себе наверх и заперлась там. Ее младшие дети, вернувшись из школы, стали спрашивать, где их мама. Никто не знал этого. Скоро явился повар и спросил: «Что прикажете подавать к обеду, мистер Базиль? Я был наверху у миссис Ненни, но она сказала, чтобы я убирался и не надоедал ей – она занята». Приехали гости, и началось великое смятение, ибо никто не знал, что делать, а тетя Ненни продолжала сидеть взаперти. Наконец наступил час обеда, и все собрались к столу. Дворецкий отправился наверх и, вернувшись, передал ее приказ есть, что найдется, позаботиться о гостях, а затем отправиться на молитвенное собрание: ее же пусть оставят в покое – она пишет письмо в «Ведомости» Кассельменского округа об обязанностях женщины как хранительницы домашнего очага.
С этого началось мое знакомство с Кассельменским округом. Мне не скоро пришлось побывать там, но я быстро познакомилась с его обитателями по рассказам Сильвии. Ее рассказы были похожи на смешные и трагические анекдоты, дикие и невероятные, напоминавшие мне полуварварские времена. Обе мы часто смеялись, когда она поверяла мне свою семейную хронику, но иногда глаза ее вдруг становились задумчивыми, и веселье умолкало. Вскоре я убедилась, что моя Сильвия скучает по дому. В течение всего нашего знакомства она неизменно считала своим родным домом Кассельмен Холл. Все ее убеждения исходили оттуда, и туда же устремлялись ее новые мысли.
Мы поговорили немного о суфражизме, и я рассказала ей, как живут женщины на уединенных фермах, как они жертвуют своей молодостью и здоровьем, помогая мужьям бороться за существование, однако в барышах они не участвуют и не могут в случае необходимости потребовать у мужей свою долю.
– Но ведь вы не хотели бы, конечно, еще больше облегчить развод? – с ужасом спросила Сильвия.
– Я хочу только, чтобы условия развода сделались справедливее в отношении женщин.
– Но тогда женщины станут требовать его еще чаще. И так уже много разведенных женщин. Папа говорит, что развод грозит обществу еще большими бедствиями, чем социализм.
Она рассказала мне о суфражизме в Англии, где женщины в то время только что начинали бороться открыто. Ведь не стану же я оправдывать то, что они бросают свои дома ради подобных целей? Я с величайшей осторожностью указала ей, что в Англии существуют очень своеобразные условия, обостряющие борьбу. Там, например, до сих пор сохранился нелепый устаревший закон о том, что муж имеет право в некоторых случаях бить свою жену палкой. Разве американская женщина согласилась бы подчиниться подобному закону? Другой закон запрещает женщине требовать развода в случае неверности мужа, если только измена его не сопровождалась жестоким обращением или если он сам не бросил ее. Несомненно, даже отец Сильвии не найдет это справедливым. Я рассказала ей об одном решении, которое незадолго перед тем вынес высший суд в Англии. Суд нашел, что муж, приведший к себе в дом любовницу и заставивший жену прислуживать ей, по смыслу английских законов не может считаться виновным в жестоком обращении. У Сильвии вырвалось восклицание ужаса, и взор ее с недоверием устремился на меня. Тут в голове моей мелькнула мысль о Клэр, и по спине у меня пробежал холодок. Да, этот первый разговор о миссис Дуглас ван Тьювер был во многих отношениях нелегким испытанием для меня.
Я очень быстро обнаружила, что при всем своем детском неведении Сильвия не была заражена предрассудками. Когда вы приводили ей какой-нибудь факт, она не заявляла, что он слишком ужасен, чтобы соответствовать действительности, или что Библия говорит другое, или что об этом даже неприлично знать. И, встретившись с ней в следующий раз, вы тотчас же убеждались, что она ничего не забыла из того, о чем шла речь на предыдущем свидании. Напротив, оказывалось, что она рассмотрела вопрос со всех сторон, глубоко продумала его до мельчайших подробностей и только ждала вас, чтобы вы разрешили ее сомнения. Помню, как во время первой нашей совместной прогулки в автомобиле я говорила себе: «Если эта девочка начнет размышлять, она пойдет далеко. Но ей придется остановиться на полпути ради спокойствия своих близких».
– Вы должны познакомиться с моим мужем, – сказала она и добавила: – Я посмотрю в свою записную книжку. У меня так много всяких обязательств, что я никогда не могу сказать заранее, найдется ли у меня свободная минута.
– Должно быть, вас очень занимает такая жизнь? – осведомилась я.
– Да, вначале все это интересовало меня. Но я начинаю уставать от этих бесконечных выездов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76