Неудержимо стали расти пляжи. Самый большой пляж - Белые пески - был шириной в десять шагов. И вдруг стал в двадцать, потом в тридцать, сорок шагов! Изумлённые купальщики сперва радовались, а потом испугались: пляж вырос в десять раз и стал шириной в сто шагов!
А заливы стали исчезать. Там, где недавно кипели волны, стало вдруг сухо. Где плескались щуки и окуни, теперь бегали птицы и порхали бабочки.
У деревни подсохли мостки и причал. За водой для банек, некогда стоявших у самой воды, теперь приходилось бегать с вёдрами далеко. Вода уходила из озера, как из дырявой лоханки!
Уходила, уходила - да и ушла! От озера в девять километров осталась лужа метров на сто.
Обнажённое дно стало сохнуть и трескаться, словно торцовая мостовая. На другое лето всё дно заросло травой - превратилось в луг. На дне озера стали пасти лошадей, коров. Ещё через лето косари косили на дне траву. Посеяли на дне овёс. Превратилось озеро в поле. Накатали по дну дороги. Натоптали тропинки. По ним запылили телеги со снопами и сеном...
И стали уже забывать, что не так-то уж и давно над этими полями овса и пыльными дорогами качались челны рыбаков...
Но озеро напомнило о себе. Маленькая, но глубокая лужа, что осталась от озера, как-то однажды вздулась, перелилась через край и поползла на берега! "Яма рыгнула" - так называют это местные жители. Впадающие в лужу ручьи вдруг повернули вспять. Стали тонуть луга; странно было видеть ромашки и колокольчики... под водой! И уже не бабочки порхали над ними, а серебристые рыбки. Тонуло жнивьё - жители торопливо увозили с полей снопы. Утонули дороги. Утонули шалаши и копны сена. Горки снова превратились в острова. Полуострова отделялись от берега. Снова появились заливы. Мыски укорачивали носки, а пляжи сужались на глазах. Снова из края в край покатились по озеру синие волны, и над утонувшими дорогами и полями снова закачались челны.
А яма неистовствовала, яма гнала и гнала воду - "рыгала"! Гнала с такой же яростью, как когда-то её всасывала.
Вода подошла к порогам изб. Баньки очутились в воде. В баню приходилось теперь ездить на лодке, нагружая её дровами, тазами и вениками.
За долгую историю озера так бывало не раз. Вода то куда-то уходит, то откуда-то наливается. И вместе с водой, по неведомым подземным ходам и тоннелям, уходит и приходит рыба. И всё это через одну дыру в дне, "яму", как говорят местные жители, или "понор", "прорву", как говорят краеведы.
Ни один человек ещё не видел понора озера Городно. Ни один аквалангист не стоял на краю этой чёрной ямы. Никто не знает, куда ведут и где выходят наружу подземные карстовые ходы. И куда время от времени исчезает на год, на два, на три года огромное озеро со своей рыбой?
Туман лёг на воду. Не видно ни островов, ни берегов. Кричат в тумане гнусавые чайки. Туман. Тишина. И тайна...
ЗАГАДОЧНЫЙ ЗВЕРЬ
Кошка ловит мышей, чайка ест рыбу, мухоловка - мух. Скажи, что ты ешь, и я скажу, кто ты.
И слышу я голосок:
- Угадай, кто я? Я ем жуков и муравьёв!
Я подумал и твёрдо сказал:
- Дятел!
- Вот и не угадал! Ещё я ем ос и шмелей!
- Ага! Ты птица осоед!
- Не осоед! Ещё я ем гусениц и личинок.
- Гусениц и личинок любят дрозды.
- А я не дрозд! Ещё я грызу сброшенные лосями рога.
- Тогда ты, наверное, лесная мышь.
- И вовсе не мышь. Бывает, я сама ем даже мышей!
- Мышей? Тогда ты, конечно, кошка.
- То мышка, то кошка! И совсем ты не угадал.
- Покажись! - крикнул я. И стал вглядываться в тёмную ель, откуда слышался голосок.
- Покажусь. Только ты признай себя побеждённым.
- Рано! - ответил я.
- Иногда я ем ящериц. А изредка рыбу.
- Может, ты цапля?
- Не цапля. Я ловлю птенцов и таскаю из птичьих гнёзд яйца.
- Похоже, что ты куница.
- Не говори мне про куницу. Куница мой старый враг. А ем я ещё почки, орехи, семена ёлок и сосен, ягоды и грибы.
Я рассердился и крикнул:
- Скорей всего, ты - свинья! Ты лопаешь всё подряд. Ты одичавшая свинья, которая сглупу забралась на ёлку!
- Сдаёшься? - спросил голосок.
Ветки качнулись, раздвинулись, и увидел я... белку!
- Запомни! - сказала она. - Кошки едят не только мышей, чайки ловят не только рыбу, мухоловки глотают не одних мух. А белки грызут не только орешки.
БАБОЧКИ
Бабочки только тогда живут, когда хорошо живётся. Чуть только им плохо - холодно, ветрено, сыро, - они обмирают. Впадают в особый сон: ничего не видят, не слышат, не чувствуют. И тогда всё плохое и неприятное проходит мимо, будто и вовсе его нет. Нет в жизни бабочек дней тяжёлых и пасмурных - только светлые, тёплые, солнечные. Потому-то так беззаботно и весело порхают они над лугом.
ЗАДУМЧИВЫЙ ДЯТЕЛ
Было лето - и нет, загудел над лесами ветер. Солнце теперь появляется только вдруг, и тогда всё просияет! Блеснёт вода, блеснут склонённые травы - и воздух заструится блескучими паутинками.
В тёмном лесу сыро сейчас, а над лесом солнце и ветер. И чёрные ели, как вышки, торчат из багрового и золотого. И на каждой вышке белый сверкающий флаг - прицепились летучие паутинки.
На елях таких любит осенью сидеть дятел. Всё лето возился он в чапыге - сейчас захотел на простор.
С елововой вышки далеко видно. Над головой небо и облака. Горизонт как лиловое колесо.
А внизу, а внизу - даже в глазах рябит! И жёлтое там, как янтарная смола, и багряное, как закат, и зелёное, как предрассветное небо.
Всё лето дятел носом стучал: в барабан бил, дупло долбил, личинок выстукивал.
С рассвета до темноты, от зелёной зари до красной, некогда и вокруг посмотреть было. Всё заботы, заботы, заботы.
И вот сам себе голова.
Нет больше суеты у гнезда. Дятлята выросли и разлетелись.
Хорошо теперь просто так посидеть, вокруг посмотреть, послушать писк золотых паутинок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78