- Давай клади пряник на синенькую тарелочку.
Двухголовый послушно положил на черепок обкусанный пряник.
- Маловато на двоих, - сказал он, посапывая. - Да постой, у меня, кажись, еще есть.
И, развалясь хозяином на бревнышке, полез в карман. А Катька радостно засмеялась.
Шурке показалось, что сердце его разорвется. Надо бы уйти от навеса, и он хотел уйти, но не мог. Стоял, будто окаменев. А глаза все видели. И уши все слышали.
- Кушайте, гости дорогие! Угощать больше нечем.
- Много благодарны. Сыты по горло... Сама кушай.
Катька двумя пальчиками осторожно взяла с черепка коричневый огрызок пряника.
- Как мед, - сказала она, попробовав.
Круглое, масленое лицо Двухголового изобразило довольную улыбку.
- Я тебе завтра настоящий вяземский пряник принесу. Он еще слаще... Будем играть здесь каждый день.
- Ладно.
- А Петуха и Кишку не пустим. Да?
- Да. Они мне надое-ели.
Шурка через силу собрал кусочки разбитого сердца, оторвал ноги от земли и, как слепой, ощупью, натыкаясь на изгороди, побрел домой.
Отплатить! Отплатить!
Ни о чем другом он не мог думать. Его перестали интересовать лужи, тройки и липовые листочки. Кровь кипела в нем, клокотала, как вода в самоваре. Огонь пылал в груди. Шурка даже вспотел от напряжения. Он поклялся не есть и не пить, пока не отплатит Растрепе.
У него не было ружья, чтобы застрелить Катьку. По топор лежал в сенях за ушатом, тяжелый и острый. У Шурки не дрогнет рука, он раскроит Растрепе голову, как Павел Долгов своей жене.
Шурка попробовал представить, как он убьет Катьку... Ему стало не по себе. Горячее воображение повернуло ход событий в жалобную сторону.
Он увидел себя умирающим. Он не может пошевелить ни рукой ни ногой и лежит, вытянувшись, на лавке под образами. Василий Апостол гнусаво читает Псалтырь. Свечка, криво воткнутая в солонку, догорает в изголовье. Катька бьется-валяется у лавки, воет и причитает, как горбатая Аграфена.
"Не умирай!.. Я буду водиться только с тобой... Не умирай".
Поздно... Он вздыхает последний раз и шепчет:
"Живи... в домушке... с Олегом Двухголовым".
Сидя на крыльце, Шурка складывает руки на груди крестом. Слезы текут у него по щекам - не выдуманные, настоящие, горькие слезы. Костенеют ноги, мурашки ледяные ползут по телу, подбираются к сердцу. Оно бьется все реже и реже. Вот и совсем перестало биться. Он весь похолодел и не дышит. Умер...
Шурка вздрагивает, прыгает с крыльца, со страхом ощупывая себя: не умер ли он в самом деле?
Но воркует, ползая по траве, братик Ванятка. Мокрые горячие щеки приятно холодит ветерок. И очень хочется есть.
Шурка идет в избу. Нарушая клятву, с аппетитом съедает краюшку хлеба с солью...
Через неделю пришло некоторое утешение: Колька Сморчок донес, что Растрепа подралась с Двухголовым. Он разбил у ней в домушке все черепки, а она исцарапала в кровь Олега и прокусила ему ухо.
Была летом и другая неприятность у Шурки: на руках и ногах появились цыпки. Днем он их не замечал, а вечером цыпки сами давали о себе знать саднили, и так сильно, что Шурка плакал. Ворча, мать отмывала горячей водой с ног и рук засохшую грязь, мазала коровьим маслом трещинки, царапки и болячки. Шурка засыпал в слезах. Но приходило утро, здоровешенек просыпался он, все забывалось до вечера, особенно если мать разрешала часок-другой погулять без братика.
Так случилось и в воскресенье. Шурка выпросился гулять до обеда, встретился на улице с Колькой Сморчком, и тот поведал великую новость: отец его видел на Голубинке украсно* земляники и грибов-колосовиков принес вчера полную шапку. Тут, как на счастье, прибежал из усадьбы Яшка, и в одну минуту было решено отправиться на пустошь по ягоды и грибы.
Компания подобралась что надо. Кроме Шурки, Яшки и Кольки, пристали Аладьины ребята да напросилась Анка Солина, толстушка и трусиха. Узнав о сборах на Голубинку, Катька устроила дома такой рев, что и ее отпустили. Надо было прогнать Растрепу, но Шурка не хотел связываться. Всем своим видом он показывал ей, что она перестала для него существовать.
Живо запаслись все лубяными корзинками, набирушками - жестяными банками из-под ландрина, деревянными чашками, стаканами - и наперегонки, кувыркаясь в траве, кидаясь корзинками, полетели в поле.
Глава XIII
БЕЗДОННЫЙ ОМУТ
Круглая светлая банка все время катилась по траве рядом с Шуркиной корзинкой, не обгоняя ее и не отставая. Шурка делал вид, что не замечает банки. Тогда она стала путаться в его ногах, мешая бежать. Он ловким ударом босой пятки отшвырнул банку прочь. Некоторое время банка соображала, что ей делать. Потом ударилась в Шуркину спину и нахально протянула:
- Ой, я не наро-очно!
Не оглядываясь, Шурка отбежал к Анке Солиной. Семеня толстыми короткими ножками, Анка задыхалась. Шурка пожалел ее.
- Давай понесу набирушку? - великодушно предложил он.
Анка согласилась, передала деревянную крашеную чашку.
- А волков на Голубинке нет? - боязливо спросила она, переводя дух.
- Как не быть, здоровенные водятся. Прорва волков. Чай, помнишь, прошлый год утащили ягненка у Саши Пупы.
- Я боюсь, - прошептала Анка, поеживаясь и утирая ладошкой красное, в зернышках пота, личико. - Мне не убежать.
- Ну вот еще. Будем вместе землянику собирать, - успокоил Шурка, сказав это как можно громче, и даже покосился через плечо. - Я палку выломаю... и у меня спички есть.
- Так волк и испугается твоих спичек!
- Ого, как испугается! Мне пастух Сморчок говорил: "Чиркни спичкой в морду волку - он отскочит как ошпаренный".
Светлая назойливая банка опять привязалась к Шурке, бесясь, взлетела над его головой и пропела:
- Набери-ись земляни-ички вот сто-олько!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99