Здесь было светло и почти сухо. Просторно гуляло солнце между рябыми березами. Ноги мягко тонули в рыжевато-красном мху и листьях черничника, скользили по елочкам папоротника и гриве белоуса, в котором звонко трещал валежник.
- Вот оно... мое местечко заветное, - тихо проговорил отец, останавливаясь на поляне, в черничнике, и заметно волнуясь. - Не сходя, по сотне белых здесь копал... Чуешь, как белыми пахнет?
- Чую... - ответил шепотом Шурка, хотя он, как ни водил носом, не мог поймать никакого особенного запаха, кроме запаха старого веника и просыхающей теплой земли.
Не двигаясь, вытянув шею и поводя по-тараканьи усами, отец внимательно огляделся.
- А! Да здоровяк какой стоит! - сдавленно воскликнул он, торопливо приседая на корточки. - Э-э, да тут их целая тройка собралась! Пречудесно! - бормотал он, осторожно раздвигая мох.
Шурка бросился к отцу, но под ногой у него хрустнуло. Это был не резкий треск переломленной сухой веточки, а сочный, хотя и легкий хруст чего-то другого.
- Тятя, я "коровку" раздавил! - признался Шурка.
- Глаза у тебя на затылке? - проворчал отец, ползая на коленях и вороша черничник. - Не подходи ко мне, еще раздавишь! - сердито добавил он, хотя Шурка не трогался с места. - Руками ищи, не ногами... Эх ты мне, грибовик!
Виновато опустился Шурка на колени и, подражая отцу, нисколько на него не обидясь, стал шевелить возле себя мох. И сразу же пальцы его нащупали твердую, скользкую шляпку гриба. Пыхтя и дрожа от радости, он живо подсунул проворную руку и выковырял, с лапками мха и крупинками земли, пузатый, сахарный корень крупного белого. Головка у гриба была золотисто-коричневая, чуть ноздреватая, клейкая, похожая на шляпку масленика, но с исподу молочно-голубоватая, вся состоящая из множества как бы волосинок, точно плотная щеточка из чистого белого волоса. От гриба пахло сырым мохом и еще чем-то сладковатым и холодным, как березовый сок.
Шурка бережно, чуть касаясь ножом, соскоблил с корня мох и землю, отрезал шляпку. Гриб был очень хорош, без единой червоточинки. Шурка отправил его в Лубянку и продолжал нетерпеливые поиски.
Скоро у него промокли штаны на коленях и обшлага рубашки, но зато в Лубянке лежало целых шесть "коровок", одна лучше другой; потом их стало десять; затем он уже сбился со счета, сколько их там, в корзине, белых грибов.
Обыскав поляну, они молча перешли с отцом на другую и опять принялись ползать по белоусу, мху и черничнику.
Теперь отец не отгонял от себя Шурку, и ему видно было его оживленно-сосредоточенное лицо. Оно выглядело не беззаботно-добрым, знакомым, когда отец что-нибудь ладил по дому, и не озабоченно-сердитым, каким оно было постоянно, а совсем другим - открытым, подвижным, и на нем отражалось все: и березовый веселый лес, и гуляющие по траве солнечные пятна, и грибы, и многое другое. Вот кошачьи усы отца поползли вверх, лицо сделалось отчаянно-огорченным, потому что он раздавил хорошенького, спрятавшегося под папоротником белого. Но глаза его тут же широко раскрылись, в них заскакали-запрыгали живчики, улыбка тронула губы и пошла шнырять по всем морщинкам: оказывается, под елочкой папоротника хоронился второй, целехонький грибок, малюсенький, воистину беленький, с коротким толстым корешком и плоской шляпкой - ни дать ни взять выпеченная просвирка. Отец посвистывал, он, видать, ни о чем не думал, забыв даже про свой "Трезвон", и наслаждался собиранием грибов.
И Шурка тоже, ни о чем не думая, стал тихонько насвистывать и посапывать от удовольствия, копая "коровок", вороша белоус и черничник, поглядывая на светлые березы, на довольного отца, на треугольный, мелкими зубчиками выстриженный листок какого-то лесного, ярко распустившегося цветка, попавшегося ему на глаза, на прикорнувшего на этом листке мохнатого червяка, которого ребята между собой звали "поповой собачкой". Он все замечал и ни на чем особенно не останавливал взгляда, кроме грибов.
Совсем близко аукнулись два голоса, мужской и женский, и отец, поднимаясь с колен, сдвинул брови.
- Сюда идут... Оберут наши грибы. - На мгновение лицо его приняло обычное озабоченно-сердитое выражение. - Вот что, Шурок, - сказал он решительно. - Ты походи тут, а я живым манером обегу Воронины с того края... Дойдешь до болотины - поворачивай обратно. Здесь мы с тобой и встретимся. Не заблудишься?
- Нет, - уверенно ответил Шурка. - Беги скорей, тятя, оберут наши грибы. Беги!
- Я из-под самого носа у них все очищу, - пообещал отец, усмехаясь, азартно дергая себя за ус.
Он торопливо пошел навстречу аукающимся голосам.
Вначале одиночество Шурке понравилось. Он досыта поел черники, пальцы и губы у него посинели. Насвистывая, обошел еще раз поляну, подобрал пропущенные им и отцом грибы и смело повернул к болотине нехоженой стороной.
Березы расступались перед ним, давая дорогу. Все они были одинаковые, прямые и высокие, без сучьев. Лишь макушки берез, доставая до облаков, кудрявились листвой. Вот бы забраться туда - наверное, и село увидишь! Шурка запрокинул голову, уронил картуз. Эх, и расскажет же он Катьке и Яшке про Заполе! То-то позавидуют они - и грибам и березам... Вот такого мухомора им сроду на Голубинке не увидать.
Он сшиб башмаком огромную, как зонт, кровяную, с белыми бородавками шляпищу поганки и вспомнил, что где растет мухомор, там всегда бывают "коровки". Стрельнул глазами - и не напрасно: гриб-зеленовик, чуть поменьше мухомора, важно сидел под ближней березой. "У такого старого батьки ребят, должно быть, куча кучей", - подумал Шурка и, не трогая зеленовика, стал искать молодые белые.
Попадались подберезовики, сыроежки, опята.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99