Очнувшись, она не подала голоса, боясь, что злодеи еще у колодца и могут добить ее. И только когда услышала ребячьи голоса, крикнула.
- Обличьем бы, обличьем бы ежели знать... - повторял дед Савостий, сокрушенно покачивая головой.
Но учительница не могла ничего больше сказать, они напали на нее сзади, и приметила она только, что один из них был высокий и в сапогах, другие двое пониже.
Данилка и Андрейка пробыли у бабки Ликановны до тех пор, пока учительнице не стало лучше. Она собралась домой. Вместе с дедом Савостием и Петром мальчишки довели ее до квартиры.
Когда дома на Данилку напустилась мать за такое позднее возвращение, а отец тоже хмуро поглядывал из-за стола, Данилка быстро, чтобы не успеть схлопотать подзатыльник, выпалил, что они с Андрейкой спасли учительницу.
- Кулачье это, их работа, - сжал зубы отец и стал быстро одеваться. Пойду проведаю, может, кого и вспомнит. Это, поди, опять Сизого дружки. Все ускользают. Но захлестнем мы их удавкой. Сколь веревочка ни вейся, а конец будет!
ЗВЕНИТ В НОЧИ ЛУНА
Велика услада - гнать в ночное лошадей. Прихватив старую одежонку, мальчишки являются вечером на райисполкомовскую конюшню. Дед Савостий уже ждет. Андрейка, Данилка и Ромка по очереди подводят лошадей к телеге и с нее бросаются животом на конские спины. Угнездившись как следует - и ну айда! - мчатся на увал. Вцепятся мальчишки в жесткие холки, колотят голыми пятками по лошадиным гулким бокам и с гиканьем несутся наобгонки - только рубашки пузырит встречный ветер. Следом, не отставая, пластаются в полете над землей дедовы собаки. А позади трусит на жеребой кобыленке и сам дед Савостий. В поводу у него старый мерин. Дед что-то кричит, да где там, разве услышишь, когда ветер свистит в ушах, а в голове одна мысль: не слететь бы, не жмякнуться оземь!
Злой жеребец Гнедко вырвался вперед, и Данилкина душа ликует - по два десятка щелчков вломит он дружкам по лбу. Таков уговор: кто первым доскачет до увала, тот бьет.
Гнедко все наддает и наддает. Данилка чувствует под собой горячие тугие мускулы, слышит, как жарко дышит жеребец, и сам проникается горячностью коня, и уже кажется, что несется он, Данилка, впереди конной лавы и в руках его сверкает на закатном солнце сабля, а за плечами развевается черная бурка, как у Чапаева-героя, и над вечерней степью гремит грозное "Ура-а!" красных конников, и позорно бегут колчаковцы!
Гнедко с маху берет канаву, и Данилка, не усидев, через голову жеребца летит на траву, тяжело ударяется спиной о бугор. Вспыхивают в глазах искры, но он успевает близко и отчетливо увидеть над собой тугое лошадиное брюхо с вздутыми жилами и ярко блеснувшие подковы с острыми шипами. Данилка в страхе зажмурился, ожидая, как размозжит ему голову взвившийся на дыбы жеребец. Но Гнедко, глубоко вспахав борозды задними напружиненными ногами, с громким ржаньем опускает передние ноги вбок, рядом с мальчишкой, и останавливается как вкопанный. Дрожь волнами идет по могучему лошадиному телу.
- Данилка! - кричит Ромка, спрыгивая на скаку с коня. - Данилка!
Данилка с трудом приподнимается. Голова гудит, тело ноет, чутко отзываясь на каждое движение. На правую ногу больно ступить.
Подскакавший Андрейка сверзился с лошади, сопит, таращит глаза, ощупывая дружка: жив ли.
- Думал, амба тебе, в лепешку расшибся. Аж сердце захолонуло.
- Умная животина, едять ее мухи, - шамкает дед Савостий. Он уже притрусил на своей кобыленке. - У его мог хребет порваться с натуги.
Все смотрят на жеребца, а тот спокойно щиплет траву и отмахивает хвостом серых злых оводов.
Подсадили Данилку на Гнедка и тронулись дальше.
У озера, под косогором, поросшим молодым березником, спешились. И прежде чем пустить лошадей пастись, ведут их на водопой. Гнедко нюхает воду, звучно делает глоток и поднимает красивую сухую голову. Долго смотрит вдаль, на закат, на поля, по-вечернему затихшие, на дальние синие горы. С черных бархатных губ падают капли и звонко разбиваются о багряную зеркальность воды. Дед Савостий потихоньку посвистывает, принуждая лошадей пить, и они тягуче сосут воду. Данилка тоже призывно посвистел, и Гнедко, глубоко вздохнув, принимается пить. Слышно, как вода переливается в его огромном брюхе. Данилка думает, что если жеребец поднатужится, то выдует все озеро.
Наконец лошади напились, с чавканьем выдергивают ноги из тины и тяжело взбираются на твердь, где сразу же припадают к сочной, набравшей силу траве. Гнедко уходит от воды последним, ударив передней ногой и разбив стеклянную зарю. По воде идут темные круги.
Теперь наступает черед мальчишек. Под веселый лай собак бросаются они в теплую воду, стараются дальше нырнуть, показать свою удаль. Дед Савостий тоже снял выгоревшую рубаху, обнажив усохшее желтое тело с втянутым животом и резко выступающими позвонками. Лицо, шея и кисти рук в темно-коричневом загаре резко отличаются от остального тела, будто с умыслом вымазаны глиной. Закатав портки до колен и перекрестившись, дед входит в розовую гладь, зачерпывает ладошками воду, обливает себе живот и звонко шлепает по бокам, ухает, со старческой веселостью обнажая в улыбке беззубые десны, и смешно передергивает острыми плечиками.
- А вот кто домырнет до ентой коряжины? - Он показывает крючковатым мокрым пальцем на торчащую из воды корягу.
Мальчишки, поднабрав воздуху и сверкнув голым задом, ныряют. Донырнул Ромка. Данилка не дотянул, а Андрейка, тот пововсе вынырнул в стороне, к берегу, и обалдело хлопает глазами - что за напасть!
- В грудях у тебя просторно, - одобрительно говорит Ромке дед. Кузнецом тебе быть сподручно, потому как воздуху могешь набирать как в меха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49