— Спать можно тогда, дорогой, когда локаторы работают!
Мы присутствуем при экзекуции. Капитан вызвал Сей Сеича «на ковер». Вот теперь я вижу настоящий капитанский гнев, слышу великолепную русскую речь. Она настолько образна, настолько сочна и густо насыщена эпитетами, что на бумаге, конечно, потеряет всю перво-зданность и незачем даже пытаться воспроизвести ее. Слушая капитана, понимаю, что являюсь жалким дилетантом в этой обширной области родного языка.
Сей Сеич вздыхает, сопит, возится у локатора, что-то там подкручивает, куда-то тычет отверткой и молчит, как в рот воды набрал. Впрочем, что тут скажешь.
За бортом в туманной мгле по-прежнему стоит рев. Того и гляди, впорет кто тебе в борт, а то ненароком и сам вмажешь кому-нибудь. Тут глаз да глаз, слух да слух! И все же мы хоть и медленно, хоть и на ощупь, но ползем своим курсом. Я уже начинаю различать голоса кораблей и даже приблизительно угадываю, где они.
Еще несколько судов промаячили по бортам и разминулись с нами.
А потом как отрезало. И туман еще гуще.
— Стоп машина!—приказывает капитан. Наш гудок автоматически ревет через определенные промежутки, а капитан без роздыха поносит Сей Сеича. Тот покорно слушает и ковыряется в локаторе.
Шесть часов утра. Глаза режет, будто песку насыпано в них.
Все! Иду спать.
В маленькой теплой и хорошо освещенной каюте на двоих, где койки, или, как их называют моряки, «ящики», в два яруса, ложусь на свою нижнюю и... не могу заснуть. Думал, после вахты, после всех треволнений усну мертвым сном. Ан нет, ни в одном глазу.
А в рубке остался капитан. Он будет там, пока не рассеется туман. Двое суток уже, как он не спит. Сейчас вахта старпома, мог бы и доверить. Такое впечатление, что капитан больше ценит второго помощника, а не старпома. Может быть, мне только кажется? Ладно, поживем — увидим.
«Катунь» покачивается на волне и периодически ревет. Там, наверху, ледяной ветер, мгла, люди напряженно вглядываются в туман, а я блаженствую в тепле, в чистой постели, над головой горит маленький плафончик для чтения. Красота! Только вот уснуть что-то не могу.
Вспомнилось: три дня назад ехал на автобусе в порт и размышлял о том, как резко иной раз может жизнь изменить направление. Думал ли я всего месяц назад, что уйду на полгода в плавание к берегам Африки!
Я размышлял о превратностях судьбы, а впереди меня парень с длинными, до плеч золотыми волосами держал на руках дворняжку — чистенькую, черно-белую,— нежно прижимал ее к себе и спал, всхрапывая. По одежде сразу можно было определить, что это матрос, а так как автобус шел только до порта, то ясно было, что моряк возвращался на судно. Матросы в городе выделяются своим загаром среди зимы (пришли откуда-нибудь с экватора, из Дакара или с Кубы или еще и подальше где-нибудь промышляли), яркими куртками, пыжиковыми шапками и заграничными нейлоновыми пальто. Всегда с распахнутой душой, щедрые, ходят они шумными группками, курят дорогие сигареты или диковинные трубки. Ну, и бороды у них, конечно, шкиперские.
Дворняга поскуливала, таращила глазенки в окно. Заприметив собачонку на улице, тявкала, матрос просыпался, говорил строго:
— Тихо, Чиф!
И опять дремал, уткнув нос в шерсть своего друга.
В проходной порта мы оба предстали перед молоденьким розовощеким милиционером. И оттого, что был он розовощек, чист и молод, он хмурил белесые девичьи бровки и напускал на детское лицо значительность и озабоченность,
— Спиртное есть? — спросил он меня, пронзив чемодан взглядом детектива.
— Нет.
Спиртного действительно не было. Милиционер поверил и не стал потрошить чемодан.
— А вы что? — спросил он матроса.
— Тихо,— ответил тот, по-моему продолжая еще дремать на ходу.
— Я вам дам «тихо»! — построжал милиционер.— Что это?
— Судовой Чиф,— проснулся матрос.— Представитель млекопитающихся.
Чиф смотрел на грозного стража порядка и приветливо вилял хвостом.
— Не заискивайся,—упрекнул его хозяин.—Веди
себя достойно.
Милиционер улыбнулся песику и смилостивился:
— Ладно, идите, представители млекопитающихся. Еще раз увижу в таком виде, отберу пропуск.
— Фортиссимо,— сказал на это матрос.
— Что-что? — насторожился милиционер.
— Я говорю: сильно сказано,— пояснил моряк.—-Чрезвычайно сильно.
Милиционер вспыхнул, как красна девица, но тут же подавил гнев и твердо сказал:
— В порту ведите себя достойно.
— Тихо! — Матрос спустил заскулившую дворнягу на землю. Песик нетерпеливо засеменил к первому же столбику.
— Андрюша! Жив, земеля! — вдруг широко раскрыл объятия встречный пижон в шикарной куртке с молниями вдоль и поперек. На всех местах молнии. Я такой еще не видывал.
— Вася! — окончательно проснулся мой попутчик.— Сколько лет, сколько зим!
Они сплели шкиперские бороды в долгом прочувствованном поцелуе.
— Откуда притопал? — отдышавшись, спросил Андрей.
— Из Дакара,— ответил Вася.— Ремонтироваться будем. А ты?
— Я с Гаваны. Как жизнь?
— О'кэй!— улыбнулся Вася.— План рванули на сто восемнадцать процентов. Ребята замолотили — грех обижаться.
— Чего гребли?
— Все, что попадало... А ты женился, нет? На Люське собирался.
— А ну ее!.. Вот моя жена. Друг человека.
«Друг человека» деловито омывал столбик, на всякий случай подперев его короткой ножкой.
Вася закурил, угостил Андрея, ловко выбив щелчком пальца сигарету из яркой иностранной пачки.
— Смотрю я на тебя, Андрюша,— с любовью и гордостью сказал он,— и не узнаю голодного паренька, которого подобрали мы на вокзале четыре года назад.
— «Дела давно минувших дней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130