— Да вот же, прямо перед тобой,— он ткнул пальцем в дверь, окрашенную белой краской.— Видишь, написано «ВК» — высший комсостав. Стучи.
Я постучал раз, постучал два, вежливо. Потом постучал сильнее и все время видел боковым зрением этого парня, он стоял в конце коридора и чего-то ждал.
— Да входи! — крикнул он мне.— Чего стесняешься.
Я открыл дверь.
Передо мною был гальюн. Буквы «ВК» на двери означали — ватерклозет. Услыхал за спиной удаляющийся жизнерадостный хохот. Веселый парень мне попался. Тут надо держать ушки на макушке, подумал я и вспомнил свою давнюю матросскую службу с ее заповедью: не разевай варежку! Моряки любят подначить, хлебом не корми. Ладно, подумал я о веселом парне, попадешься ты мне еще, рассчитаюсь я с тобой горяченькими угольками.
Долго еще плутал я по коридорам, пока нашел каюту с надписью «Старший помощник».
Невысокого роста, белокурый Тин Тиныч (имя я узнал, конечно, позднее — Валентин Валентинович) окинул взглядом мой новый костюм и спросил не очень любезно:
— Что вам?
Видимо, он принял меня за кого-то другого. Я предъявил предписание из отдела кадров базы, в котором было сказано, что такой-то направляется матросом на РТМ «Катунь». Прочитав это, старпом обрадовался мне, как родному брату:
— Ну наконец-то еще один! А то хоть вой — некому работать. Чего они там в кадрах волынку тянут? — спросил меня строго.— Сегодня отход, а еще и половины команды нету.
— Мартов у трапа просит смену,— ляпнул я.
— Вот ключи от каюты, кладите вещи и — вахтенным к трапу!
Я трухнул по-настоящему. Леший тянул меня за язык! Уж никак не ожидал, что вот так сразу за дело. Думал, дадут осмотреться, привыкнуть, прежде чем запрягут. Лихорадочно стал искать спасения, промямлил:
— Понимаете, мне очерк надо успеть сдать. Пока не отошли.
— У меня нет должности журналиста,— отрезал пути отступления старпом.— Верно, Эдик?
Маленький паренек, смуглый, с густыми бровями (потом я узнал, что это рефмеханик), неопределенно улыбнулся. Видимо, из природной деликатности: и старпому хотел потрафить, и меня не обидеть.
— На вахту! — неумолимо закончил нашу дружескую и теплую встречу старпом.
Спас меня капитан. Он появился за спиной у меня, как ангел-хранитель.
— Ладно, с завтрашнего дня назначишь его,— сказал он Тин Тинычу.— У тебя там внизу гулянка идет, женщин на судне больше, чем матросов. Наведи-ка порядок.
Капитан был хмур.
Я поспешил улетучиться. За спиной недовольный голос Носача бухал в переборки каюты:
— Как у тебя с документацией? Судовая роль заполнена? Сколько матросов еще не прибыло? Старший трал-мастер появился, нет?
В жилой палубе, где, говоря дореволюционным языком, живут нижние чины, нашел я номер своей каюты. Открыл ее и остановился в дверях, так сказать, на пороге новой жизни. В этой каюте — один шаг шириной и три длиною — мне предстояло прожить шесть месяцев. Теперь это мой родной дом. Каюта, между прочим, хорошая. Светлая, с умывальником, с зеркалом над ним, с двухъ-ярусной койкой, с красным диванчиком, со столиком, покрытым светлым пластиком, как и стены каюты, с кондиционной установкой для охлаждения или подогрева воздуха и даже с идиллической картинкой над столиком. С чемоданом в руке перешагнул высокий порог. Выглянул в иллюминатор, перед глазами порт. У борта судна разгружались машины с промвооружением, звенел кран, ругался вахтенный у трапа.
Странно все же. Погрузкой занималось человек пять-шесть, и я думал, что на судне больше никого нет, а тут за переборками с обеих сторон слышны песни, хохот, звон гитары. Пока шел по коридору, встретил нескольких девушек с парнями. Лица красные, распаренные. Провожающие, что ли?
Я сидел на холодном и скользком диванчике и слушал топот на палубе — она как раз у меня над головой. Вот потащили волоком цепь, прямо по мозгам. Пробухали шаги. В водолазных галошах на свинцовой подметке, что ли, он прошел? Веселенькое дело! Шесть месяцев вот так будет!
По коридору прошла шумная компания, кто-то хвастливо говорил:
— С Носачом в прогаре не будем. Он Атлантику как свой огород знает.
— Молотить заставит — спина просыхать не будет,— отозвался другой голос.
— Не дрейфь,— сказал первый.— Зато на пай тыщи две с половиной. Уродоваться, так знать за что.
— Носач всегда дает матросу заработать,— вставил третий.— Он на экономические показатели жмет. Верняк.
Взвизгнула девица, раздался звонкий звук пощечины и обиженный голос:
—- Ты чего, недотрога! Я же ухожу.— Голос набирал высоту и злость.— Ты тут... на танцульки бегать будешь, а я там уродоваться! Тебе только боны!
— Хватит, старик, не рви себе душу,— сочувственно сказал кто-то, и компания завернула за угол коридора.
Слышимость здесь, конечно, отличная, как в милых
сердцу блочных малометражных квартирах. В доказательство этой мысли в соседней каюте кто-то запел под гитару, запел будто у меня над ухом: «Рыбак уходит на путину, и чайки плачут за кормой...»
«Как же так?—подумал я.— На погрузке матросов раз-два и обчелся, а тут каждая каюта гуляет».
Взял фотоаппарат и пошел на палубу запечатлеть погрузку. Раз уж рейс начался, надо все зафиксировать на пленку.
И первый, кого увидел, выйдя на палубу, был Чиф! Песик деловито обнюхивал замороженные туши баранов, сваленные друг на друга.
— Чей Кабысдох? — яростно шипел кок и вопросительно уставился на меня. Я покачал головой.
— Чиф его имя,— с достоинством сказал мой знакомый Андрей Ивонтьев, появляясь в дверях надстройки.
— По мне хоть кэп! — выкатил глаза кок.— Убери его к черту! Сейчас санитарный досмотр начнется!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130