..
- Обалдел?! - только и спросил он у Вадика. И ушел, крутя пальцем у виска, переодеваться.
Натянул кольчугу и шлем, взял меч-кладенец и пошел за кулисы...
А когда вторая елка уже подходила к концу и назревал смертный бой Доброго Молодца со Змеем Горынычем, Мотя, пробегая мимо электрораспределительного щита, услышал оттуда глухое неистовое мычание...
"Анька!" - сразу подумал он и распахнул дверцы.
Но то была не Анька. То был Добрый Молодец Генка Овсянников... В трусах. Надежно связанный. С собственной майкой во рту.
- Ты чего тут делаешь? - обалдело поинтересовался Мотя.
Генка не отвечал, только дико вращал глазами.
Мотя сообразил наконец вынуть майку у него изо рта, и уж тут Генка заговорил... Точнее, закричал:
- Ну, он у меня узнает! Он поплачет у меня!
- Кто?
- Огнем спалю! - донесся со сцены жуткий рев Змея Горыныча.
Это означало, что бой Добра и Зла начался.
- Погоди... - сообразил вдруг Мотя. - Если ты - тут, то кто тогда там?
И дежурный режиссер уставился на сцену, где бились не на жизнь, а на смерть Горыныч и Добрый Молодец.
На глазах у Генки появились злые слезы.
- А ну, развязывай меня, живо! - завопил он. Но было уже поздно...
Надо сразу сказать: Добро и Зло бились на славу! Хвост у Горыныча был уже оторван. Меч у Доброго Молодца был уже сломан. Но ни того, ни другого подобные мелочи не останавливали - они сошлись врукопашную!
Поначалу зрителям это понравилось, но потом они заметили с недоумением: Горыныч, кажется, побеждает...
- Дай ему, Добрый Молодец! - надрывался зал.
Но Змей уже сидел верхом на противнике.
- Так не бывает! - бушевали юные зрители. - Неправильно!
И уже выбирались из рядов добровольцы: разве можно допускать, чтоб в сказке победило зло?
Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не прозвучал из последнего ряда тяжелый рокочущий бас, вмиг перекрывший шум в зале:
- Горыныч, ты что творишь, пропади ты пропадом!
Большой седой человек стоял там и грозил чудищу кулаком. Видно, это был добрый волшебник: голос его произвел на победителя-змея ужаснейшее впечатление - трехголовый злодей втянул все свои головы в плечи, съежился и опрометью кинулся вон со сцены...
ИЗГНАННИКИ
За кулисами ни смеха, ни беготни. Все замерло, как перед большой июньской грозой, когда синяя грозная туча медленно встает над горизонтом. И всем хочется спрятаться, затаиться...
Хоть бы гроза прошла мимо!
Но нет, вон она, надвигается: это, копя в глазах молнию, решительно шагает за кулисы Михаил Павлович.
Гремит раскат грома:
- Балабанов, Гусев, Овсянников, вы больше в елках не играете. Можете гулять!
Ослепительная ветвистая молния бьет Вовку, Балабанчика и безвинного Генку Овсянникова в самое сердце.
- А меня-то за что? - тоскливо спрашивает Генка. - Меня ж связали...
Михаил Павлович смотрит из-под насупленных бровей, строгий и безжалостный:
- Коли ты позволил себя связать и не сберег оружие, ты не Добрый Молодец, а мокрая курица. Отправляйтесь с глаз долой, и чтоб до конца каникул я вас здесь не видел.
Балабанчик, Вовка и мокрая курица понуро переминаются с ноги на ногу. Конечно, они виноваты, но чтоб прогнали... Это уж слишком большое наказание. Как же так: все будут здесь, вместе, а они - там. Страшно даже думать об этом.
- Михаил Павлович, мы больше так не будем! - испуганно обещают провинившиеся. - Честное слово!
Но на сей раз Михаил Павлович и разговаривать не желает. Он глядит мимо, он их не видит в упор.
Надо уходить.
Изгнанники бредут в раздевалку.
- Ну и ладно! - бормочет под нос Балабанчик. - Подумаешь! Да переживем... Правда, Вов?
Вовка молчит, глядит в сторону.
- Все из-за тебя, Балабанище! - сердито бурчит Генка, натягивая пальто.
- Конечно! - огрызается Васька. - Вали все на рыжего.
Но он и сам понимает, что кругом виноват.
Балабанчик садится на подоконник, Вовка устраивается рядом.
- Вы чего? - удивляется Генка. - Пошли лучше, а то еще больше влетит!
А куда уж больше?
Они сидят на подоконнике, болтают ногами и молчат.
О чем говорить?
Ясно, что Вовка пострадал из-за Балабанчика. И конечно, он может рассказать другу Ваське все, что он о нем думает. Но зачем? Балабанчик и так все понимает. И разве станет лучше, если Вовка поругается еще и с Балабанчиком?
Дома попадет за то, что сбежал. Нога болит. С Анькой поссорился. И из театра выгнали... Черный день, невезучий.
- Вов, - толкает Балабанчик плечом своего безутешного друга. - Вов, ну не злись... Пойдем Аньку поищем.
Вовка Гусев мрачно мотает головой.
- Сам ищи! Она под пожарным краном сидит. А я с ней больше не дружу.
КАК ЖИТЬ ДАЛЬШЕ?
Это совершенно непонятно. А может, Кузя передумает, может, пожалеет Аньку?
"Нет! - она закусывает губу. - Не надо мне его жалости!"
Все-таки много в жизни непонятного и несправедливого: вот, оказывается, Анька Кузю любит, а он на нее Машину натравил.
Уже ясно: Анька тут с голоду не помрет. Но что же - так и просидеть всю жизнь под пожарным краном?! Может, Айрапетян сумеет разобраться в этой Машине - говорят, он способный.
А если Машина вперед разберется в Айрапетяне? Поймет, что ей грозит опасность, да как по нему бабахнет!
"Нет уж! - решает Анька. - Ничего я ему не скажу".
Анька сидит и думает о Кузе. Почему он любит свою Машину, а людей нет? Наверно, его кто-нибудь обидел? А может, у него нет друзей? Ему одиноко, печально, вот он и выдумал Машину, чтоб был друг, хотя бы железный?
"Я сама во всем виновата! - сердится на себя Анька. - Ему было плохо, а я... Я даже этого и не заметила, только дразнила его и обзывала. Может, если бы я с ним по-хорошему, если бы он почувствовал, что я его... Ну, в общем, люблю... Может, тогда ему было бы легче?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33