И талантами не отличалась - в самодеятельности не пела, не танцевала. Вот только глаза - темные с обводинками, как виноградные Ягодины, что поспели не на виду, а в прохладной тени куста. Глаза и еще, пожалуй, улыбка. Улыбнется и сразу словно солнце вслед за тучкой по дождливому дню пробежало.
Вот и все, а остальное так себе. И ничем больше Галка не выделялась. Но с тех пор как в шестом, не то в седьмом классе Ольга Валериановна сказала на школьном вечере: "Батюшки, смотрите, Галка-то наша какой красавицей стала. Прямо лебедь!" - Галка Скороходова стала звездой школы. Не было такого старшеклассника, который не считал бы за честь пройти с ней рядом даже по коридору.
Но как этого и следовало ожидать, иначе просто не могло быть, Галка выразила благосклонность только моему другу - Борису.
Я знал все. Я знал, что они назначают свидания у старой липы, что прощаются у поворота на Сентябрьскую улицу. Галка и Борис встречались почти каждый день, но никто в Апрелевке не видел их вместе.
- Сегодня читал ей стихи, - откровенничал Борис. - С ней, даже когда молчишь, как будто разговариваешь. Удивительно восприимчивая натура!
Я, конечно, радовался за друга. Но, как поется в песне, рядом с белой завистью во мне рождалась зависть черная. К Борису любовь пришла, а ко мне? Что я, лыком шит? На фотокарточках выгляжу не хуже, чем Борис. Опять же - третий разряд по боксу. И даже стихи пишу. Но не приходит эта самая любовь. Сколько ее можно ждать?
Вот Галка, действительно... Она только на секунду-другую чуть больше положенного задержит на тебе взгляд, и ты словно с обрыва - в омут, так и окатит, обожжет...
Эх, Борька, дружище, да разве нарушу я заветы нашей мужской дружбы даже в мыслях...
Ни я, ни Борис еще не знали, что записка, переданная мною накануне Галке, против нашей воли оказалась последней. Клочок бумаги из тетради по алгебре белой бабочкой уже порхал по учительской из рук в руки, из рук в руки, а мы и не подозревали!
Как эта трепетнокрылая бабочка попала в сачок?
Галка Скороходова допустила непоправимую оплошность. Она оставила записку в тетради, которую сдала учи тельнице.
Вот они, девчонки-растеряхи! Никакого понятия о конспирации. Просто диву даешься, когда видишь их беспечность. Разве из таких получались партизанки! Хоть бы хватилась! Нет. Галка узнала о беде, когда та в облике Ольги Валериановны выстрелила прямо в упор.
- Тебе послание?
- Мне, - сказала Галка, не дрогнув. - Тут прямо написано: "Галек, милый!"
Не знаю, что такое Борис там написал, - записка незамедлительно была передана Николаю Григорьевичу, нашему классному руководителю.
Об этом мне Борис рассказал, когда мы возвращались из школы. Друг был неузнаваем.
- Вот влип, - сокрушался Борис. - Николаша (так мы между собой называли Николая Григорьевича) пригрозил: если, говорит, ты эти свиданьица не прекратишь, публично зачитаю записку на родительском собрании. Рано, говорит, любовью начал заниматься, в книги почаще заглядывай. И такое он вещает мне!..
Что было делать! Борису ничего посоветовать я не мог. Понятно, боится матери. Отец у него - гость в доме, работает в "почтовом ящике" дни и ночи пропадает в командировках. А мать - кто не знает ее! - самая бойкая продавщица в гастрономе. Перед ней вся Апрелевка в очереди на цыпочках стоит. Ее за грубость сколько раз увольняли. И ничего, работает Мария Ивановна. Я, говорит, как Манька-встанька. Перед матерью Борис тише воды ниже травы. (Вот догадка: не она ли его и в институт протащила? Такая любого декана пробьет! Наверное, она. Совсекретно. Иначе бы он и меня потащил с собой!)
- Нет, не будет Николаша обнародовать записку, это он так, для острастки.
- А если зачитает! - усмехнулся Борис и отрешенно махнул рукой: Нет, надо завязывать. Кончать надо. Иначе вся репутация в тартарары.
Два дня Борис делал вид, будто не знает Галку. Даже не здоровался. "Соблюдает конспирацию", - догадался я. И мне Борис сказал:
- Не подходи. Мало ли что?
На третий день я был дежурным по классу. Когда после перемены все уже сидели за партами, я выглянул в коридор, нет ли учителя. Напротив дверей стояла Галка.
- Паша, - зашептала она, оглядываясь на канцелярию, - передай, пожалуйста, Борису... - и протянула записку.
И глаза у Галки были такие, что в эту минуту я взял бы записку на виду у всего педсовета.
Я схватил записку и ринулся в класс.
- Вот, - сказал я Борису, - держи, - и нащупал под партой его руку.
- От нее? - спросил Борис и посмотрел на меня, как сквозь туман. И руку тут же убрал.
На перемену я решил не выходить - что отвечу Галке, если спросит? Но после уроков мы столкнулись с ней лицом к лицу в раздевалке. Она ничего не спросила, но глаза ждали ответа, и я не смог не солгать.
- Все... Все в порядке, - сказал я.
С Борисом мы долго шли не разговаривая, но возле дома я не выдержал.
- Что же получается, Борь, - начал я осторожно, - выходит, прощай, любовь? Из-за какой-то записки?
- Да что ты понимаешь в любви? - огрызнулся Борис - Ну, встречались. Ну и что?
"Как это ну и что? Это же Галка..."
Долго мы шли молча.
- Ладно, закончим этот разговор, - сказал Борис примирительно. Давай-ка завтра съездим за мотылем и - на рыбалку!
В субботу после уроков, не заходя домой, мы сели в электричку и поехали в зоомагазин. Борис уткнулся в "Неделю", а я смотрел в окно.
- Как же теперь Галка? - спросил я, словно мы и не заканчивали вчерашнего разговора.
Не отрываясь от газеты, Борис раздраженно бросил:
- Что тебе далась эта Галка?
Но я-то видел, как он потемнел лицом, словно замерз в этой духоте вагона.
- Значит, нет любви? А д'Артаньяны, про которых ты так горячо распинался на диспуте?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35