- Она! Она! Это тирманская повозка! - ликовал Сучков. - Глядите, Матвей Матвеевич, - тирманская.
- Ну, теперь не ускачет! - сказал тот и, войдя в комнаты, торопливо осведомился у смотрителя:
- Где Тирман?
- Тирман? Давно уж проехали. Страсть как летят! Все боялись к поезду запоздать: их где-то очень метель задержала, да потом лошадь околела на дороге, так на паре и ехали и деньги за нее отдали ямщику.
- Да он здесь! - возразил Панфилов.
- Нет-с, уехали! - усмехнулся смотритель. - А насчет повозки - дзло пустое. Очень уж они торопились: бросили и багаж и повозки, а сами взяли салазки, впрягли лошадей, да и были таковы. Не знаю, как только доедут. Страсть как спешили на поезд, а повозку вместе с багажом велели выслать в Ирбит.
Панфилов слушал смотрителя с нахмуренным челом и, вздохнувши, проговорил спокойно:
- Ну, и черт его побери, когда так!
Спешить теперь было уже некуда: поезд, судя по времени, ушел, и если Тирман поспел, то его все равно не догонишь, а если опоздал хоть минутой, то и сам никуда не уедет до следующего вечера. Поэтому, не торопясь, перепрягли лошадей, выпили чаю и около полуночи подкатили с [иумом и звоном к пермской заставе. Ямщики соскочили с облучков и стали подвязывать колокольчики, звон которых по городу воспрещался.
Впереди стояли два каменных столба, похожих на пирамиды, с гербами Пермской губернии, изображавшими бесхвостого медведя с высунутым языком и торжественно приподнятою лапой. За заставой тянулась длинная освещенная улица, с вывесками, номерами, харчевнями. И тройки тихо въехали в дремлющий город, без докучного звона, к которому так привыкло ухо за эти несколько дней, и понеслись по безлюдной улице.
В первый раз после долгой дороги путники успокоились на диванах в комнатах "Вольной почты", хотя, несмотря на удобства, Панфилов долго не мог заснуть; ему все еще мерещилось движение и тряска; забываясь на минуту, он сейчас же пробуждался, воображая, будто диван нырнул по ухабу; и долго чудились ему эти ухабы и качка, долго звучали в ушах колокольчики, и даже во сне он беседовал с Тирманом и воевал с ямщиками.
X
К вечернему поезду на другой день вокзал переполнился публикой, оживленной и разнообразной. Тут и степенный русский купец с мясистыми щеками, и забулдыга-сынок, и приказчик; здесь и татары в собольих остроконечных шапках, и долгополый раскольник, и захолодавший еврей в плисовом картузе; тут же сидит за пустым прибором бритый актер, одетый как-нибудь да не так, как одеваются люди, и, щеголяя убогой оригинальностью, глядит с полупрезрением на всех остальных. Где-нибудь на видном месте пристроилась одинокая дама, у которой во всех движениях лень и нега и глаза с поволокой; где-нибудь быстро знакомится и беседует приятный, но скучающий молодой человек, который бранит забавы и карты, однако от скуки не прочь сыграть в стуколку или метнуть банчишко. Всюду громкий, оживленный говор, смех и рассказы. Этот говор и смех переносятся с вокзала на платформу, с платформы в вагоны и там раздаются еще оживленнее, пока не засвистит паровоз и поезд не двинется с места.
После нескольких суток утомительного пути на лошадях по морозу и вьюге как хорошо и приятно очутиться вдруг в геплых вагонах, не страшась более ни холода, ни проклятых ухабов и, отдохнуть на мягких, спокойных диванах под веселый говор попутчиков! Сутки в вагоне кажутся пустяками в сравнении с сутками на лошадях. Тут и словоохотливые соседи со свежими новостями, тут и рассказчики, потешающие публику "русскими заветными сказками", от которых в горле пересыхает от хохота и за которые жестоко попадает впоследствии от благонамеренных жен.
Сильно утомленный дорогою, Матвей Матвеевич спал как убитый всю ночь, вплоть до Кушвы, известной не столько своею магнитною горой Благодатью, сколько вкусными пирожками со всевозможными начинками, на которые жадно набрасываются пассажиры.
Время летит незаметно: промелькнул Тагил, знаменитое Демидовское гнездо с их чугунными заводами, промелькнула Шайтанка - "чертова" станция, и Невьянск, где подсел известный по всему Уралу золотопромышленник Лоболомов, берущий в дорогу вместо чемодана бочонок водки и угощающий всех налево и направо, знакомых и незнакомых.
От Екатеринбурга подсело много актеров и одиноких дам, которые сейчас же завербовали себе толпу поклонников. Но многие уже спали. Спал и Матвей Матвеевич, не слыша ни громкого смеха, ни хоровых песен. Разбудил его среди ночи кондуктор.
- Ваши билеты! До Камышлова билеты! - взывал он громким голосом, стараясь говорить как можно пренебрежительнее, отчего и казалось, будто он кого-то передразнивает.
- Ваши билеты! Ваши билеты!
Поезд стал медленнее идти и вскоре остановился.
- Скорей, скорей, господа! - торопил Панфилов, когда приказчики, волоча за собою чемоданы, вышли на станцию. У вокзала их уже дожидались повозки, вытребованные телеграммой. Ночь была ясная; луна освещала станционный задворок, где толпились ямщики.
- Панфилову тройки! - крикнул во весь дух Бородатов.
К крыльцу подкатили две повозки, почти такие же, как и прежние, только пошире и потяжелее. Артельщики вынесли багаж, прикрутили его к повозкам и громко скомандовали:
- Пошел! Отъезжай!
Опять заболтали колокольчики под дугою, и тройки, миновавши двор, где шумно рядились извозчики с седоками, понеслись по скрипучему снегу среди безмолвия зимней ночи.
Восток разгорался ярче и ярче. Широкою полосою разливалась по небу румяная заря; звезды гасли, и только луна не успела еще уйти и глядела во все глаза, притаившись на западе, как застигнутый ясным утром ночной гуляка, возвращающийся с пирушки домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21