Нет, не забавлял. Алиса Селецкая вдруг улыбнулась и жестом пригласила его остаться. Калас не сразу понял причину мгновенной перемены, но подчинился.– Занятный вы человек, пан Калас, – сказала Алиса. – Признаюсь, когда я видела вас в городе в милицейской форме, вы были мне несимпатичны, как и все блюстители порядка. У нашего поколения врожденная неприязнь к форменной одежде и дубинкам. Но теперь вижу, что в штатском вы довольно интересная личность.– Оттого, что я снял форму, я еще не перестал быть милиционером, – сухо ответил Калас.Молодая женщина не изменила тона, она вновь была в своей стихии, как актер, играющий роль, близкую его натуре.– Тогда должна признать, что и среди милиционеров бывают интересные и приятные люди.– Не понимаю, с чего это вас вдруг потянуло на комплименты, такие неожиданные и откровенные.– Ах, пан Калас, с какой стати мне говорить вам комплименты? Просто вы меня заинтересовали. Вижу, человек незаурядный, вот и решила помочь.– Буду вам благодарен, но при одном условии: если услышу от вас правду.– А что такое правда? Можно ли считать правдой голые факты? Или они становятся правдой только потом, когда мы подберем к ним оценку?– О, да вы еще и философствовать умеете!– Я и впрямь немного училась, пан Калас. И люблю размышлять. Чего только люди обо мне не говорят, но мало кто меня знает. Ведь жить – это не только подчиняться условностям, взглядам большинства, уважать законы, бояться милиции. Жить – это еще и иметь собственные взгляды, и право их защищать. Иметь собственный жизненный стиль и, если хотите, собственную мораль! Почему это я должна считать, что моя мораль хуже, чем мораль тех, кто так охотно меня порицает? Только потому, что я не такая, как они? Что не прилаживаюсь к ним?– Ну хорошо, допустим, вы правы, и все обстоит именно так, как вы говорите, допустим, вы меня убедили и я скажу: согласен. Но как быть, если ваша «собственная мораль» окажется в противоречии с законом? В однозначном противоречии?– А что такое «однозначное противоречие»? Есть ли вообще в жизни что-нибудь однозначное? – Алиса Селец-кая испытующе посмотрела на Каласа. – У меня нет ощущения, что мои поступки хоть в чем-то противоречат закону, но даже если так… Отчего бы не сделать вывод, что плох закон? Кто может поручиться, что закон совершенен? Это, естественно, вас не интересует. Зачем вам интересоваться вещами, о которых нужно размышлять? И вообще, зачем вы тут толкуете о том, что касается не меня, а этого пьяницы?…– Вы имеете в виду Беньямина Крча?– Именно его, товарищ Калас!– Вы его знали?– Знала?! Кто не знал Бене Крча? Вам известно его прозвище? Окружной хряк! Лакал везде, где его принимали. А открыты для него были все двери. Даже в такие дома, куда другие могли попасть только по приглашению, он входил без стука. В Крче нуждался каждый. Через него можно было достать что угодно. У него была толстая кожа и хорошие связи. Такие, которые не противоречат закону. А что они противоречат морали, так кому какое дело – ведь любому порой нужна протекция влиятельных людей.– Крч внушал вам отвращение?– Отвращение? С чего вы взяли? Или прослышали, что он приставал ко мне?Якуб Калас присвистнул:– Ну вот, а я и не знал! Пьяница да еще бабник. Бедная Юлия!Ход был довольно дешевый, но Калас инстинктивно сделал ставку на женскую солидарность. Ему показалось, что сейчас это должно подействовать. И он угадал. Алиса клюнула:– Знаете, как он ее называл? Яловая коровища! Собственную жену! И цеплялся к каждой юбке!– Он встречался с Игором Лакатошем?– Они же соседи, наверное, встречались.– Я не об этом. Были ли между ними какие-нибудь контакты?– Возможно. Прежде – да, это я знаю, позднее – меньше. Игор его не любил. Часто нуждался в его услугах, но не выносил, и старый Лакатош тоже.– Зачем он нужен был Игору?– Как зачем! Я же говорю, Крч мог устроить что угодно! У окружных властей он был на хорошем счету, да и инженер Джапалик его поддерживал.– А Фляшка? Фотограф Фляшка… Он был знаком с Игором?– Нет. Думаю, не был.– У молодого Лакатоша есть его фотографии. Обнаженная натура и тому подобное.– Об этом я ничего не знаю.– Знаете! И даже лучше, чем я. У Фляшки я видел и вашу фотографию. Красиво, впечатляет.– Послушайте, а вам не кажется, что вы меня допрашиваете?– Простите, я думал – мы беседуем.– Ну хорошо, товарищ Калас, продолжим беседу.– Итак, Фляшка…– Прощелыга! Я ему позировала, вот и все. Серьезно.– Вы позировали, а он платил.– За что же тут платить? Мне это нравилось. Я красивая, фотогеничная. Отчего вы считаете, будто все делается только за деньги? Обещал опубликовать кое-какие фотографии, вот я и позировала.– Вы прекрасно знаете, что такого рода снимки у нас никто не публикует.– Мы договорились о портрете, если я позволю ему сделать и несколько таких фотографий… Так принято. Раз уж я в ателье, должен же он воспользоваться подходящим случаем.– А вдруг бы он злоупотребил вашим доверием? Вы не подумали, что Фляшка станет делать с этими снимками?– А что он стал бы с ними делать?– Могли попасть к кому угодно.– Не все ли равно. Многие считали вас тупым милиционером, вы же из-за этого не перестали носить форму! Вас не интересовали пустые пересуды.– Он делал фотографии и для Лакатоша?– Говорю вам, Лакатоша он вообще не знал. Мне, во всяком случае, об их знакомстве ничего не известно.– В таком случае, хотел бы я знать, как фотографии Фляшки попали к Лакатошу. Кто был посредником? По какой причине и за сколько?– Пан Калас, а не лучше ли вам обратиться прямо к Игору Лакатошу? Ведь я и правда чувствую себя как на допросе!– Это вовсе не допрос, заверяю вас. Такого бы я себе никогда не позволил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78