Наконец пришла весть, что город, где укрылась от бедствий войны семья писателя, пал; только старая цитадель с одиннадцатью офицерами и четырьмястами солдатами несколько дней оказывала героическое сопротивление сорокатысячной прусской армии.
Да, писатель любил свою страну, ее лазурное южное побережье, ее туманный север, любил Париж – сердце Франции, где он провел свою молодость и где стал знаменитым писателем. Любил шумный Нант, с лесом корабельных мачт в порту, и любил тихий старый Амьен, широко раскинувшийся в прекрасной долине Соммы. Но теперь Франция – униженная, но не сломленная, преданная, но не побежденная – стала ему еще дороже. Две цветущие французские провинции – Эльзас и Лотарингия, перешедшие под власть Германии, контрибуция фии были закрыты и издательская жизнь Франции замерла. Анри Гарсе умер в самые тяжелые месяцы блокады; не было в Париже и Надара. Во время осады отважный авиатор был организатором воздухоплавательного парка, сыгравшего такую значительную роль в деле связи блокированного города с провинцией: с одним из воздушных шаров он вылетел из столицы и, встретившись с аэростатом противника, обменялся с прусским аэронавтом несколькими выстрелами из карабина: это был первый в мире воздушный бой.
Но в Париже были другие, более поздние его друзья – Груссе, Реклю, Мишель, а их жизнь в этот великий и страшный год была неразрывно связана с Парижем и Францией…
Жюль Верн видел немецкие войска, вступившие в Париж 1 марта и занявшие Елисейские поля и пространство от правого берега Сены и улицы предместья Сент-Оноре до площади Согласия. Но ему довелось присутствовать и на другой торжественной и великой церемонии, давшей начало новому великому веку.
Утром 28 марта 1871 года Париж проснулся в ярком сиянии солнца. На улицах колыхались знамена и двигался океан людей под ружьем. На древках знамен были надеты красные фригийские шапочки, символизирующие свободу, а ружья солдат украшены красными лентами.
На Гревской площади, перед зданием Парижской городской думы, была возведена эстрада, на которой был водружен бюст республики, украшенный красной перевязью. Сто батальонов Национальной гвардии выстроились на площади, а за ними колыхались бесчисленные толпы парижан. В воздухе развевались шелковые знамена – красные и трехцветные, но все перевязанные красной лентой, символизирующей победу народа. Глухо били барабаны; среди них выделялся бой двух больших барабанов Монмартра – тех, что выбивали тревогу в ночь вступления немцев в столицу, и утром 18 марта, в день восстания пролетариата, будили парижан.
Затем на трибуну поднялись избранники народа, члены Совета Коммуны, все тоже с красными шарфами через плечо, чтобы принять на себя власть, переданную им Коммуной города Парижа. Заиграли рожки, когда они приносили присягу на верность народу. Тяжелый рев пушек приветствовал резолюцию. Не было речей, – только крик «Да здравствует Коммуна!» да Марсельеза, которая, как птица, летела над Парижем…
Как не походила эта церемония, эти флаги, освещенные солнцем, эта поющая толпа на провозглашение Второй республики, которое видел Жюль Верн в день своего приезда в Париж четверть века назад! Неужели его сердце могло не дрогнуть в эту минуту? Понял ли он, что на мгновение перенесен в будущее, о котором мечтал, что присутствует при провозглашении первого в мире государства освобожденного человечества?
«Если вы хотите описать жизнь великого человека, – начинает сам Жюль Верн биографию капитана Кука, – вы хорошо сделаете, если не будете обходить и мельчайшие черточки, которые вообще, может быть, лишены всякого интереса. Однако они нередко приобретают важное значение, потому что обнаруживают следы бессознательных стремлений и бросают яркий свет на характер героя, жизнь которого вы описываете».
Сейчас, когда еще не опубликован архив писателя, не собраны его письма и воспоминания о нем современников, мы можем только по каким-то мелким штрихам, отдельным словам, биографиям его друзей восстанавливать подлинные факты жизни Жюля Верна – ту третью жизнь, которую он целиком вложил в свои произведения. Мы почти ничего не знаем об этом годе его жизни, но он был подготовлен всем предыдущим периодом его биографии, начиная с сорок восьмого года, и наложил отпечаток на вторую половину его жизни, на его творчество. Иные страницы его книг, даже отдельные фразы вдруг открывают нам жизнь его сердца в эти дни, – так иногда при мгновенном блеске молнии можно разглядеть очень мелкие подробности, не видные даже в яркий полдень.
Встречался ли он в это лето со своими друзьями? Мы не знаем этого. Но бесспорно одно: их всех объединял Париж.
Паскаль Груссе занял руководящую роль в новом правительстве. Он был делегатом внешних сношений, то есть ведал всеми иностранными делами Коммуны.
Элизе Реклю, отрицавший всякую власть и верный своим убеждениям, отказался быть делегатом Коммуны. Но он был верен ей до конца: сна ала помогал Hадару организовывать воздухоплавательный парк, а потом сражался, как простой солдат, с версальцами.
Луиза Мишель с первого же дня стала рядовым бойцом Коммуны – в солдатском мундире, с ружьем в руках.
…Один из биографов Жюля Верна, Шарль Лемир, рассказывает, что в 1875 году в одной из жалких хижин «поселенцев Новой Каледонии» он обнаружил на стене портрет писателя, по-видимому, вырезанный из какого-то журнала. Лемир не говорит, что это за хижины, но мы знаем, что это поселок сосланных коммунаров. И ясно становится, что Жюль Верн был дорог героям первой в мире пролетарской революции, что они любили его как близкого по духу человека и не забывали о нем в горчайшие годы каторги и ссылки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91