Башкирцев кинулся на грудь покойнице да так и замер. Видимо, он впал в беспамятство, но никто не решился подойти к нему. Уже начинало светать, когда Башкирцев очнулся. Закрыв лицо руками, он тихо заплакал.Кольцов, все время бывший возле него, повел его с кладбища. Они уже подходили к дому, когда Иван Сергеич вдруг остановился, обнял Кольцова и прошептал:– Вот и я, Алеша, как ты… потерял ненаглядную… 5 Тянулось душное и страшное своими горячими ветрами лето. Пересыхали реки, дымом горящих лесов клубилось небо. В июле пожелтели и стали осыпаться деревья. Не умолкая, гудел погребальный звон: холера, как бешеный волк, рыскала по деревням.С июля по октябрь Кольцов не слезал с коня. Он исколесил всю юго-восточную Россию, закупал и продавал скот. Во многих гуртах начался падеж. Эти гурты спешно перегонялись на бойню, и Кольцову приходилось по целым дням ходить по хлюпающей под ногами теплой крови, а то и самому бить скот. Даже в тишине ночи, стоило закрыть глаза, как перед ним возникало шевелящееся кровавое месиво; слышалось мычание, топот копыт, стук падающей туши, крики и брань рабочих. Он не мог уснуть, вскакивал, бежал из душной избы наружу, и лишь небо и кроткий свет звезд успокаивали его.Однажды в августе, кочуя где-то возле Славяносербска, Кольцов заночевал на постоялом дворе. Двор стоял при большой дороге, в стороне от села, и, видно, недавно горел: над закопченными стенами ярко белела новая соломенная крыша, деревья, растущие вкруг избы, были тронуты огнем. Дворник – черноватый, неразговорчивый мужик с серебряной серьгой в ухе, подал Кольцову самовар и, молча дымя трубкой, сел на корточки возле порога.Кольцов напился чаю; ему надоело молчать, он попробовал заговорить с дворником и спросил, как его зовут.– Окстили Кириллом, – нехотя ответил дворник.– Вот, брат Кирилл, – присаживаясь рядом, сказал Кольцов, – наказал нас господь летом.– Да, лето плохое, – равнодушно согласился Кирилл.– Ты что ж, сам двор держишь ай от господ? – спросил Кольцов.– Сам, – сказал Кирилл. – Я от барина летось выкупился.– В дворовых, что ль, у барина-то был?– Егарем, – коротко ответил Кирилл.Они сидели на пороге избы. Перед ними пласталась голая, печальная степь. Далеко-далеко в красноватой мгле всходила ущербная луна. Правее, тоже очень похожее на лунный восход, то разгоралось, то меркло зарево пожара.– Горит где-то, – указал Кольцов на зарево.– Вторые сутки горит, барина Свентицкого мужики жгут, – спокойно сообщил Кирилл.– Ай плох барин-то?– Собака! – Кирилл выколотил трубку и затоптал жар. – A тут еще и слух пошел, будто все колодези кругом потравил, чтоб народу погибель исделать…– За это и жгут?– Ну за это… да и так, за другое. Одно слово: собака.Зарево разгорелось и вдруг разом полыхнуло вполнеба.– Хлеб зачали жечь, – догадался Кирилл. – Э, да что Свентицкий! – он резко повернулся к Кольцову. – Не то – Свентицкий… всех бы их, одним словом!Кольцов умел располагать к себе. Во взгляде его лучистых глаз, в голосе, в том, как говорил и слушал, было непередаваемое обаяние, покорявшее собеседника. Наверно, и дворник поддался этому обаянию. Посасывая хрипящую трубочку, он рассказал Кольцову, что барин ихний был хороший кобель, только тем и прославился на всю Донскую область. Кирилл состоял у него в егерях, все больше при собаках на псарне, и его мало касалась господская шкодливость. Но вот раз барину попалась на глаза Кириллова баба, и барин приказал ей ходить в дом, мыть полы.– А уж мы все знали, что это за полы. Не она первая была поломойкой-то… Вот я и раздумался, что делать? Сперва бабу хотел порешить. Ну, слава богу, греха па душу не взял. Так и сяк прикинул, – ай, думаю, барин-то вечный? Очень простая дело! – оживился Кирилл. – Мало чего на охоте не случается. Скажем, иной раз бывает, охотник так с лошади хряснется, что – будь здоров! Сплю, а сам все вижу, как барин убился…Кирилл замолк.– Эх, зря хлеб, жгут! – покачал головой, глядя на зарево. – Ну, да уж теперь все равно, рука разошлась – не удержишь.– Что ж, убился барин-то? – усмехнулся Кольцов.– Убился. До смерти. Да он пьяным-пьян был, а лошадь-то – страсть, огонь! Как не убиться? Ну, конешно, – немного помолчав, продолжал Кирилл, – похоронили нашего барина, тут наследник приехал. А я еще давесь деньжонки-то сбирал; иду, стал быть, к молодому барину, кладу деньги на стол: так и так, дозвольте вольную! А ему не все равно? Ладно, говорит, согласен, выправляй пачпорт. Вот этак-то я и вышел в дворники! – закончил Кирилл.– Ну, а баба-то что ж? Померла, что ли?– Жива, – насупился Кирилл. – Только я с ней жить не схотел. Ну, спать, что ль, станем ложиться? – повернул он разговор. – Чай, уж время…Дворник принес и постелил Кольцову сена, а сам полез на печь. Стало тихо, только на потолке все свиристел неугомонный сверчок.– Кирилл, а Кирилл! – позвал Кольцов дворника.– Чего? – откликнулся тот.– А что, барин ваш не привозил себе сударушек из иных губерний? Не бывало ль воронежских?– Всякие были, – зевнул Кирилл. – И воронежские, и тамбовские… Нешто всех упомнишь! 6 Наступила осень. В Воронеже все было по-прежнему. На Дворянской одиноко свистел злой ветер, громыхая на крышах оторванными листами железа и ломая кривые сучья тополей и каштанов.Только к ноябрю вернулся Кольцов ко двору. Все, чем он занимался летом, было сделано вовремя и с выгодой. Отец казался добрым, хвалил сына, но однажды намекнул на женитьбу. Алексей резко ответил отцу, и они снова враждебно замолчали.Потянулись дни одиночества. Кареев с полком был где-то в лагерях; Сребрянский сулился приехать к октябрю, да все не ехал, жил у своих стариков в Козловке, и, как он писал Кольцову, напоследок отъедался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106