– То-то, воображаю, какую он рожу скорчил, – расхохотался Пушкин. – Нет, брат, ты им не по сердцу пришелся. В твоих песнях такие нотки прозвучали, каких до сей поры и не слыхивали.Кольцов рассказал, как судит об этом Белинский.– Вы с ним прямо как сговорились!Пушкин много расспрашивал о Белинском.– Этот отчаянный человек наделает хлопот нашим литературным чиновникам! – сказал Пушкин. – Ну, да и поделом. Ведь после «Литературных мечтаний» Булгарин и сон потерял… Вот бы к нам в «Современник» Белинского, славно бы мы с ним в четыре руки заиграли!– Он, Александр Сергеич, и из Москвы достанет…– Достанет, – согласился Пушкин. – Этот достанет! 4 Скитания по степи, ночлеги у чумацких костров, длинные гуртовые дороги показались Пушкину поэтичными, и он сказал об этом,– Да, оно так… – По лицу Кольцова словно облачко прошло. – Кабы не расчеты, не дрязги торговые, будь они неладны! Ведь что греха таить, в нашем деле подчас и обмануть приходится…– Что ж делать! Обратная сторона медали не всегда хороша. А ты думаешь, со Смирдиным за стрючку торговаться сладко? Ох, брат, как нехорошо! А приходится, никуда не денешься… Но песен, – с какой-то даже завистью воскликнул Пушкин, – песен-то понаслушался!– Да, песни у нас хорошие, – сказал Кольцов. – В песне люди настоящей жизнью живут. Все как в зеркале. Вон, когда холера была, послушали б, какие песни пели, – сердце разрывается…– А всё – пели?– Пели. Как стоном стонали. Да, песни у нас хорошие, – задумчиво повторил Кольцов. – Взять хоть бы нашу «Степь» воронежскую, старинную. Славно пели ее мои дружки-семинаристы… Эх ты, степь моя, степь широкая, – вполголоса запел Кольцов, – Поросла ты, степь, ковылем-травой…По тебе ли, степь, вихри мечутся,На тебе ль орлы по пескам живут…На тебе ли, степь, два бугра стоят,Без крестов стоят, без приметушки,Лишь небесный гром в бугры стукает… Он не думал петь, да как-то само собой вышло. «Эк малый разошелся!» – Кольцов смущенно глянул на Пушкина. Тот сидел молча, опустив голову, смуглыми длинными пальцами теребил заросший рыжеватой щетиной подбородок.,– «Лишь небесный гром в бугры стукает…» – проговорил медленно, смакуя слова. – Да в одной этой строчке поэзии на целый том хватит! «Лишь небесный гром…» Нет, подожди, это надо записать!И под диктовку Кольцова он записал «Степь».– А ты записываешь ли, что в деревне поют?– Да нет, не приходилось, – ответил Кольцов.Пушкин вертел в руках листок с записанной песней.– «По тебе ли, степь, вихри мечутся…» – И вдруг, обратись к Кольцову: – Вот что, Алеша, – сказал, – ты не обижайся, что я тебя так зову. Давай-ка договоримся: будешь записывать песни и присылать мне. Впрочем, не только песни, все записывай – сказку, пословицу, прибаутка подвернется иль анекдот какой – давай и прибаутку с анекдотом!– Да зачем же? – спросил озадаченный Кольцов.– Печатать будем! Ведь это россыпь золотая.– А ежели солона побрехушка?– Ничего, давай и соленую!Посидев еще немного, Кольцов стал прощаться.– Подожди! – Пушкин взял с полки небольшую книжку, обмакнул перо и, что-то размашисто черкнув на титуле, подал Кольцову. – Это тебе на память… Прощай, нет, до свиданья! Приходи, когда вздумаешь! – крикнул вслед Кольцову. – Обязательно приходи!

5 На улице в туманной серенькой мгле тускло горели фонари. С моря тянул влажный ветер, шевелил волосы. Он сообразил, что вышел от Пушкина, забыв надеть шапку. Радостно засмеялся, надел шапку и под ближайшим фонарем развернул книгу. Длинным, косым, непередаваемо изящным почерком на титульном листе чернела надпись: «Милому другу Алексею Кольцову – Александр Пушкин».– Святыня… – Он поцеловал надпись и бережно спрятал книжку за пазуху.Ему хотелось громко, во весь голос, запеть, обнять близкого друга… да нет, что друга – всех обнять! Вон старушка в салопе ковыляет, – экая славная старушка! Вон фонарщик зажег последний фонарь, идет домой – и фонарщик чудесный малый. А вон извозчик, старичок, верно, озяб бедняга, дожидаючись ездоков…– Эй, извозчик! В Измайловский полк!Перед глазами на сгорбленной спине извозчика болталась желтая бирка с номером.– Дед! – позвал Кольцов. – Ты Пушкина знаешь?– Лександр Сергеича-то? – обернулся извозчик. – Как не знать, второй год возле их фатеры стоим… Ничего, хороший барин, стало быть, простецкий…– Дед, я сейчас у него в гостях был!– Ась?– В гостях, говорю, у Пушкина был! – закричал Кольцов.– А-а-а… Ну-к что же, ничего… Не велик пост, – закивал головой извозчик. – Вино и елей разрешается…Кольцов засмеялся. «Вино! Тут, брат, и без вина пьян станешь… Господи, да вот же счастье привалило-то!» 6 У Сребрянского сидел Феничка. Порожняя бутылка валялась под столом. На столе, между книгами и черепом, лежали огурцы, в луже рассола мокли хлебные корки.– Ты? – равнодушно поглядел Сребрянский. – Опоздал, брат: опрокинули бутыленцию.– Согрешихом! – прорычал Феничка.– Андрюша! – крикнул Кольцов с порога. – А ведь я сейчас у Пушкина был!– Врешь, поди, – вяло сказал Сребрянский. – Пыль пущаешь…– Да нет, правда… экой ты! – Кольцов обнял друга. – Ей-богу, Андрюша! И ведь сам позвал… Ну, я заробел, не сразу осмелился, а вот нынче набрался храбрости…Сребрянский тяжело, насмешливо поглядел на Кольцова.– Эх, да и врать же ты стал горазд!– Кой черт! – рассердился Кольцов. – Тебе говорю: был, значит – был! Да вот, – радостно спохватился. – Вот, гляди!Раскрыв книжку, показал надпись. Феничка поправил свечу и, наклонившись через кольцовское плечо, прочитал вслух: «Милому другу Алексею Кольцову – Александр Пушкин!»– Теперь-то хоть веришь? – торжествовал Кольцов.Сребрянский долго разбирал надпись, молчал, даже, кажется, задремывал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106