– Нерасчетливо-с!– Ну что ж это Иван Иваныч-то? – забеспокоился хозяин. – Сулился быть, журнальчик свежий принесть – и вот тебе!– Господин Волков поэт-с, – ухмыльнулся Дацков. – А поэты – народ известный, все больше по звездам-с!– Ну, не скажите, – заметил Долинский. – Вон Кольцова нашего возьмите: поэт, поэт, а вчерась иду по базару – гляжу, он с полков салом торгует…– Коммерция! – вставил Придорогин. – Житейское дело.– Да и какой он поэт? – Дацков презрительно оттопырил нижнюю губу. – Шум подняли, потому что из необразованных. А я скажу – мелкая его поэзия, копеечная…– А вы, Иван Семеныч, различаете поэзию на деньги? – с приятной улыбкой снова встрял Придорогин.– Это я фигурально, разумеется. В том смысле, что мелкие чувства. Возьмите из новейших: Кукольник, князь Вяземский…– Эка! Так то – князь…– Ба, ба! Вся гимназия налицо! – воскликнул Волков, шумно врываясь в комнату. – Эмилия Егоровна! Семен Яковлич! Иван Семеныч! Мосье Придорогину нижайшее!Волков был вертляв. Фалдочки фрака словно летали за ним.– Нуте, господа, вот чудо так чудо! – в веселом недоумении обвел он взглядом всю компанию. – Чему теперь удивляться?– Что такое, Иван Иваныч? Не томите, рассказывайте! – Все обступили Волкова.– Да вот-с! – Волков потряс книжкой журнала. – Вот-с, все про Кольцова нашего… И чем он, каким зельем опоил их там, в столицах! Мало, что песенки его пустячные в журналах тискают, так вот еще, извольте-с! «Сын Отечества» его жизнеописание помещает! Извольте послушать: «Вышел из училища. Кольцов начал помогать отцу, ездил с ним в поле для надзора за скотом и зимою ездил на базары с приказчиками для забора и продажи товаров…» Каково-с? Подумаешь, какие события: ездил на базары! Или вот… «Ходя босиком по болотам и лужам, мальчик Кольцов до того испортил свои ноги, что почти лишился способности ходить…» А? «Четьи минеи», да и только!– Непостижимо-с! – развел руками Дацков.– Ну-с, господа, – потирая руки, вмешался хозяин. – Оставимте поэзию, перейдем к прозе… Пожалуйте к столу! 3 А Кольцов тем временем вторую неделю колесил по степи.На троицын день он остановился в большом придонском селе. Село раскинулось по горе над рекой. Широкую улицу убрали молодыми березками. По-праздничному одетые молодые бабы и девки лениво бродили по зеленому выгону, сидели на завалинках чисто выбеленных к празднику хат.Кольцов вышел на крыльцо. Улица сбегала по горе к лугам, к голубой ленте Дона. Где-то пели протяжную песню. Он пошел в ту сторону. Как у князя было, князя,У князя Волконскова,Собиралася беседа,Беседа веселая,Она пила и гуляла, – низким, почти мужским голосом выводила краснощекая бабенка в кокошнике и в сарафане, увешанная стеклянными бусами. Она пила и гуляла, – подхватили женские голоса, – Она пила и гуляла,Прохлаждалася,Молодыми женамиКнязья выхвалялися. Кольцов молча поклонился старикам, присел рядом на завалинку, достал тетрадку и принялся записывать. Это было очень трудно, потому что хор часто опережал его, некоторые слова в пении казались невнятны. Приходилось в строчке оставлять пустое место.– Списываешь, стал быть? – толкнув клюкою, прошамкал древний зеленобородый дед.– Списываю, дедушка…– Ну, ничего, списывай, – согласился дед. – Ты им, кобылам, ишшо винца поставь, – они тебе не токма песню – чего хошь наплетут… Не хвались, Волконский князь,Ты своей княгиней, – стонали женские голоса, – Как твоя ли та княгиняЖивет с Ванькой-клюшником,Живет-поживает –Ровно три годочка… – подхватили певцы и замерли с подголоском, чтобы снова уступить место запевале.Когда кончилась песня, все окружили Кольцова. Бойкая чернявая бабенка заглянула в тетрадку.– Ба-а-бы! – всплеснула руками. – Глянь-кось, крючкёв-то понаставил! Это что ж будя?– Да вот хотел песню вашу записать, – объяснил Кольцов, – да кой-чего не схватил… Вот кабы вы, милые бабочки, еще б разок спели.– Почему не спеть, – молвила краснощекая запевала.– А винца поставишь? – высунулась чернявая. – Так мы хучь и всю ноченьку, до свету!Старики засмеялись.– Вишь ты, Васенка, разлакомилась! – погрозил ей палкой тот, что говорил с Кольцовым. – Бесстыжая, пра, бесстыжая…– Дядя Савелий! – окликнул Кольцов мужика, стоявшего на пороге избы. – А что б нам и правда горлушки пополоскать?– Дюже пересохло! – не унималась Васенка. – Першит, да и на!– Будя брехать-то, – дернула ее за рукав запевала. Как у князя было, князя, – затянула она.Кольцов снова склонился над тетрадкой. 4 Дядя Савелий принес два полштофа, жбанчик с бражкой и большой картуз пряников.– Вчерась варил, – похлопал по жбану. – У-у, забориста! Да что ж тут-то? В избу пожалуйте… Хоть и тесновато будет, ну, да всем место найдем.Бабы засовестились.– Да уж мы лучше тута, – степенно поклонилась запевала.– Ну, глядите. – Савелий налил вино в пузатый стаканчик. – Была бы честь, верно, Василич? Верно, старики?Старики выпили, перекрестившись. Бабы сперва жеманились, жмурились, качали головами. Наконец Васенка сказала: «Ну, нешто пригубить!» – и выпила одним духом.– Вот это да! – засмеялись старики. – Ну, ей что – вдовье дело!Солнце стало уже над садами. От Дона повеяло вечерней прохладой. Белые стены хат сделались красноватыми. Ты заря ль, моя зоренька,Ты вечернее солнышко, – потихоньку запела краснощекая, – Высоко ты всходило,Далеко светило… Пели вполголоса. Песня была печальная, она как бы замирала вместе с последними лучами заходящего солнца. Через лес, через поле,Через синее море… – А ну вас! – плюнул Савелий. – Чисто по покойнику завели. А нукося! – Он притопнул ногой и зачастил: Волвена-волвенушка,Белая белянушка!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106