– Откровенно признаться, – сказал Иван Савич, – я и Питера-то не успел разглядеть: метался как угорелый.– Неужто все по делам?– По делам-с. Совестно сказать, фонтаны даже не видел. Николай Иваныч чуть ли не каждый день уговаривал съездить, а я все тянул – нынче да завтра, да так не успел оглянуться – уже и ко двору пора.– Напрасно, – укоризненно покачал головой граф. – Вам, как поэту, весьма необходимо-с… Вы у господина Второва квартировали? – Граф улыбнулся, прищурясь. – Он вам не рассказывал, как я его бранил? Это еще в бытность мою в департаменте.– Напротив, – возразил Иван Савич, – он говорил, что вы всегда были с ним чрезвычайно любезны.– Да, разумеется, любезен, а бранил. И за дело, – добавил граф, внимательно разглядывая затянутую перчаткой руку. – За дело-с! – с непонятной настойчивостью повторил он.«Туманно, – подумал Иван Савич, – весьма туманно…»– Не желаете ли взглянуть на реестрик? – подавая графу список закупленных книг, спросил. – Новинки отечественные, но и французских немало.– А! – Граф мельком взглянул на список и небрежно кинул его на стол. – Пошлите графине, она охотница до французских, а я… да вы сядьте, сядьте, мой друг!Это было как приказание. Никитин опустился на диван против графа.– Послушайте, mon cher, – сказал граф, – я вами недоволен.Иван Савич насторожился.– Крепко недоволен, – продолжал граф. – И должен вам прямо сказать: не ожидал-с!– Простите, ваше сиятельство, – сказал Иван Савич, – но я, право, теряюсь в догадках…– А! Вы хотите играть в прятки! – воскликнул граф. – Прекрасно-с! Но мой долг, как старшего в городе администратора и э-э… как давнего… э… почитателя вашего таланта… Мой священный долг – предупредить вас: будьте благоразумны, mon ami! Будьте благоразумны-с. Вот так.Поднялся, кивнул Никитину и, величественный, как монумент, удалился.Иван Савич устало прилег на диван. «Что-то непонятное творится, – подумал он. – Надо бы во всем этом разобраться…»Над ним была холодная пустыня потолка с колеблющейся ниточкой паутины в дальнем углу. Большая синяя муха ползала, делая одной ей понятные неожиданные повороты.Грозящий и указующий перст как бы в некоем туманном сиянии призрачным видением застыл над диваном: «Будьте благоразумны-с!»Итак, надо разобраться.Нумер «Колокола» Николай Иваныч вручил Никитину на Бассейной, в домашнем кабинете, с глазу на глаз. «Только ради бога осторожней, – шепнул он. – Ведь я вам сказывал…»Газета была положена на самое дно дорожного сундука без свидетелей, наедине и во весь путь от Петербурга до Воронежа не вынималась ни разу, пока сундук не внесли в комнату Ивана Савича на Кирочной.И лишь там ее Иван Савич вынул: вечером пришел Михайлов, просил показать.Затем была читана статья Искандера.Читал Иван Савич вслух, не остерегаясь: в своем-то доме!Господин Искандер писал, что Александр второй, подобно Фаусту, «вызвал духа не по силам и перепугался». Речь шла о предстоящем освобождении крестьян и о трусливой половинчатости царских решений. «Государь, проснитесь! – восклицал Искандер. – Вас обманывают… Вепри и волки представляют сановников и отцов отечества!»Кроме Никитина и Михайлова, в комнате не было никого. И вот двух дней не прошло, а уже весь Воронеж знает. Гарденин делает намеки на «аглицкую новинку». Не поглядев на жару, граф едет грозно предостеречь: «Будьте благоразумны-с!»«Воронеж! – вздохнул Иван Савич. – Проклятое зыбучее болото… родимая сторонка, где за каждым словом – шпион, за каждой мыслью – жандарм!»И вдруг догадка осенила его.– Иван Савич, пожалуйте в магазин! – мальчишеским баском позвал Акиндин, просовывая голову в дверь. – Французские книжки спрашивают…– А где Чиадров? – поморщился Никитин.– Оне в магазине-с, только велели вас кликнуть, чегой-то не разберут по-французски…
Этот Чиадров!Из захудалых дворянчиков, малограмотный, нагловатый, в каких-то сверхмодных клетчатых панталонах, с немыслимым, густо напомаженным коком над низким прыщеватым лбом, с беспокойно бегающими воровскими, подслеповатыми глазками, он, прикатив в прошлом году из Петербурга, сразу решил задать тон: хвастал литературными знакомствами, называл почтенных, известных всей России писателей запросто – Иван Сергеич, Алексей Феофилактыч, Иван Александрыч… Подбоченясь, игриво притопывая ножкой, пытался амурничать, делать контенансы Осанка (фр.)

хорошеньким покупательницам. Корча из себя природного барина, не говорил – цедил и, снисходительно называя всех «милейший», задирал свой пуговичный носик. Его так за глаза и звали: милейший Чиадров.Он ужасно любил броситься в кресло, картинно заложить ногу за ногу и, откинув напомаженную голову, выпячивая презрительно нижнюю губу, озадачить простодушного собеседника чем-нибудь этаким, вроде: «Тургенев, Иван Сергеич, – без меня, бывало, – ни шагу. Что напишет, – сразу ко мне в магазин: „Ну, как, Чиадров, ничего, а?“ – „Живей, говорю, милейший, печатай!“Иван Савич слушал эту беспардонную болтовню, раздраженно покусывая губы, еле сдерживаясь, чтобы не прибить хвастуна. Де-Пуле препотешно разыгрывал простачка, изумлялся, ахал, почтительнейше спрашивал: «А что, мосье Чиадров, случалось, что и поправляли Тургенева-то?» Чиадров лукаво улыбался, дрыгал ножкой, подмигивал: «Бывало, бывало! Иной раз заметишь какую-нибудь мелочь, словцо переставишь или что…» – «Какие же именно произведения господина Тургенева изволили поправлять?» – «Да сейчас уже и не помню-точно, а бывало-с!» – «Послушайте, – возмущенно говорил Никитин Михаилу Федорычу, – удивляюсь вам, как можно выслушивать всю эту чушь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123