Смерть, конечно, Гиблое Место, и ему туда не хочется, но он вдруг почувствовал
странную радость: что-то говорило ему, что там будет не так одиноко, как ему
казалось прежде, и даже не так одиноко, как здесь. Там, наверху, кто-то добрый,
и он любит Томаса - любит крепче, чем Джулия, даже крепче, чем папа. Кто-то
добрый и светлый, без единой темнинки. Такой светлый, что смотреть на него в
упор невозможно.
Страшный дядька одной рукой прижал Томаса к тумбочке, другой выдернул из
плеча ножницы.
Вонзил в Томаса.
Внутри у Томаса заструился свет. Ярче и ярче. Тот самый любящий свет. Томас
понял, что уходит из этого мира. Когда он совсем уйдет, хорошо бы Джулия узнала,
как храбро он держался до последней минуты, как перестал бояться, плакать, как
ударил Беду ножницами. Совсем забыл: надо же протелевизить Бобби, что идет Беда!
И он начал телевизить.
Ножницы опять вонзились в Томаса.
Нет, телевизить про Беду - это потом. Сперва нужно передать Джулии, что
Гиблое Место не такое уж гиблое. Что там свет, и свет ее любит. Она обязательно
должна узнать, а то она не верит. Она тоже думает, что там темно и одиноко. И
поэтому у нее каждая минута на счету, поэтому она так боится чего-то не успеть,
хочет поскорее все перечувствовать, перевидеть, перепробовать, узнать. Поэтому
так старается, чтобы Томас и Бобби ни в чем не нуждались, если С Ней Что-Нибудь
Случится.
И снова ножницы вонзились в Томаса.
Ей с Бобби хорошо, но по-настоящему хорошо станет лишь тогда, когда она
поймет: не надо злиться из-за того, что все в конце концов уходит в большую
темноту. Джулия добрая, ни за что не подумаешь, что на самом деле она все время
злится. Томас и сам только что догадался. Свет внутри разгорался все ярче и
ярче, и Томас вдруг ясно увидел, что Джулия совсем извелась от гнева. Она злится
оттого, что все ее тяжкие труды, все надежды, мечты, поступки, вся ее любовь -
все это впустую. Ведь рано или поздно каждый человек насовсем умирает.
Снова ножницы...
А рассказать ей про свет - она и перестанет злиться. И Томас телевидил,
телевизил - и про Беду, и про то, как он любит сестру и Бобби, и про то, что ему
сейчас открылось. Только бы все это не перепуталось!
"Берегитесь. Беда, идет Беда, там свет, он тебя любит. Беда, я тоже тебя
люблю, там свет, свет, ИДЕТ БЕДА..."
x x x
В 20.15 "Тойота" мчалась по шоссе Фут-Хилл по направлению к шоссе Вентура,
которое пересекало долину Сан-Фернандо и, чуть-чуть не доходя до побережья, на
севере сворачивало к Окснарду, Вентуре и Санта-Барбаре. Джулия жала на всю
железку, ехать медленнее она просто не могла. Бешеная гонка успокаивала ее; если
сбросить скорость ниже девяноста километров в час, у нее окончательно сдадут
нервы.
Из динамиков стереомагнитофона неслись звуки оркестра Бенни Тудмена. Задорные
мелодии с замысловатыми ритмами как нельзя лучше подходили для стремительной
езды. Если бы сумрачные вечерние холмы с россыпями огней проносились не за
окном, а на киноэкране, музыка Гудмена была бы самым удачным сопровождением
таким кадрам.
Джулия прекрасно понимала, почему ее лихорадит. Нежданно-негаданно они
приблизились к осуществлению своей Мечты. Но стоит ей исполниться - и они
утратят все. Все. Надежду. Друг друга. А может, и расстанутся с жизнью.
Бобби знал: когда Джулия за рулем, можно не волноваться. Он даже позволил
себе немного соснуть, хотя машина летела со скоростью сто тридцать километров в
час, а Джулия, насколько ему известно, прошлой ночью спала не больше трех часов.
Изредка она поглядывала на мужа и думала: "Какое счастье, что он рядом".
Стало быть, Бобби еще не сообразил, почему они лезут из кожи вон, чтобы
угодить клиенту, почему, забыв обо всем на свете, гонят в Санта-Барбару, чтобы
там копаться в личной жизни Поллардов. Его недоумение только лишний раз
доказывает, что Бобби действительно честный малый, каким она его и считала. Ради
клиентов ему случается нарушать правила и обходить закон, но при прочих
обстоятельствах щепетильнее его в целом свете не найти. Как-то раз они
остановились у газетного автомата купить воскресный номер "Лос-Анджелес тайме".
Бобби опустил четыре монеты по двадцать пять центов, но автомат опять оказался
неисправен и, выдав Бобби номер газеты, три монетки вернул. Бобби тут же бросил
их обратно в щель, хотя этот же неисправный автомат прежде не раз глотал его
монеты и за несколько лет нагрел Бобби на пару долларов. Джулия посмеялась над
чистоплюйством мужа, но Бобби только покраснел и отмахнулся: "Ладно, чего уж
там. Эта железяка надует кого-нибудь - и хоть бы хны, а я так не могу".
Зато Джулия уже смекнула, почему они так расстарались для Полларда. Загрести
сразу столько денег - такая удача выпадает лишь раз в жизни. Тот самый
Единственный Шанс, о котором мечтает всякий аферист, да не всякому он достается.
Едва Фрэнк открыл сумку, показал им свое богатство и прибавил, что в мотеле у
него есть еще, как Бобби и Джулия оказались в положении подопытных крыс,
помещенных в лабиринт, в конце которого их дожидается кусок пахучего сыра. Как
бы они ни уверяли друг друга, что взялись за дело не из корысти, факт остается
фактом. Когда Фрэнк, прошлявшись черт знает где, вернулся в больничную палату и
принес с собой триста тысяч долларов, ни она, ни Бобби даже не заикнулись о том,
что денежки-то, поди, краденые. А ведь к тому времени стало ясно как божий день,
что Фрэнк вовсе не такой уж невинный агнец. Почуяв запах сыра, они не устояли и
очертя голову ринулись вперед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136