- Ну чего ты? Все обошлось, - успокоил он жену.
- У меня этот кошмар и сейчас в глазах стоит. Я еще долго в себя не приду.
- Да после таких приключений об агентстве "Дакота и Дакота" будут ходить
легенды!
- Не хочу я быть никакой легендой. Легенды - мертвечина.
- Ну а мы станем живой легендой. От клиентов не будет отбоя. Чем лучше пойдет
дело, тем скорее толкнем агентство, а там и Мечта в кармане, - он нежно
поцеловал ее в уголки губ. - Ладно. Надо позвонить в лавочку и надиктовать
Клинту на автоответчик дальнейшие указания.
- Да, позвони. А то ведь только завалимся спать - начнутся звонки.
Бобби еще раз поцеловал ее и подошел к телефону, висевшему возле
холодильника. Набирая номер, он слышал, как Джулия идет по коридору, ведущему в
комнату для стирки. Едва за ней закрылась дверь туалета, в трубке послышался
голос:
- Вас приветствует агентство "Дакота и Дакота". В настоящее время никого...
Помощник Бобба и Джулии, Клинт Карагиозис, получил имя в честь киноактера
Клинта Иствуда: его родители, греки, поселившиеся в Соединенных Штатах,
сделались поклонниками Иствуда сразу после его первого появления на телеэкране.
Клинт Карагиозис был неоценимым сотрудником: ему можно было доверить любое дело.
Бобби по телефону в двух словах описал события в "Декодайне" и рассказал, как
действовать дальше.
Повесив трубку, он пошел в общую комнату, включил проигрыватель и поставил
компакт-диск Бенни Гудмена. Грянул "Стомп Кинга Портера". При первых же звуках
мертвая комната ожила.
В кухне Бобби достал из холодильника банку эггнога <Напиток из вина, рома или
коньяка со взбитыми желтками, сахаром и сливками.> и два стакана. Эту банку он
купил еще две недели назад к Новому году - они тогда встречали его вдвоем,
по-семейному. Но банка с тех пор так и стояла в холодильнике неоткрытая. Бобби
налил оба стакана до половины.
Он слышал, как Джулию в туалете тошнит. Хотя она уже часов десять ничего не
ела, сейчас ее прямо выворачивало наизнанку. Долго же она крепилась: Бобби всю
ночь боялся, что на нее вот-вот накатит приступ рвоты.
Из бара в обшей комнате он достал бутылку белого рома, щедро разбавил эггног
и осторожно размешал ложечкой. За этим занятием его застала Джулия. Лицо у нее
было совсем серое.
- Нет-нет, не нужно. Я пить не буду, - запротестовала она.
- Я лучше знаю, что тебе нужно." Я экстрасенс.
Угадал же я, что тебя после наших ночных приключений блевать потянет. Вот
теперь и слушайся меня. Бобби подошел к мойке и сполоснул ложку.
- Нет, правда, Бобби, я не могу, - упиралась Джулия. Даже музыка Гудмена не
помогла ей встряхнуться.
- Желудок успокоится. К тому же если ты сейчас не выпьешь, то потом не
уснешь, - он взял Джулию за руку и повел ее в общую комнату. - Так и будешь
ворочаться и терзаться из-за меня, из-за Томаса, - Томасом звали брата Джулии, -
из-за всех на свете.
Они опустились на диван. Люстру Бобби не зажег.
В комнату падал только свет из кухни.
Джулия подобрала под себя ноги и, повернувшись к Бобби, попивала эггног.
Глаза ее сияли мягким отраженным светом.
Комнату заливали звуки одной из самых пленительных песен Гудмена - "Твое
нежное письмо". Пела Луиза Тобин.
Бобби и Джулия слушали. Наконец Джулия прервала молчание:
- Бобби, ты не думай, я сильная.
- Я знаю.
- Это только кажется, будто я надорвалась.
- Я так и понял.
- Меня мутит не из-за стрельбы, не из-за того типа, которого я сшибла
"Тойотой". Даже не от мысли, что я чуть тебя не лишилась...
- Знаю, знаю. Все из-за того, как ты обошлась с Расмуссеном.
- Этот крысенок, конечно, мразь первостатейная, но даже с ним нельзя так
поступать. Я совершила гнусность.
- А что тебе оставалось? Нам позарез надо было выяснить, на кого он работает.
Иначе мы не раскрыли бы дело.
Джулия сделала еще глоток и уставилась в стакан, словно надеялась обнаружить
в белой жидкости ответ на мучивший ее вопрос.
Вслед за Луизой Тобин вступил Зигги Элман: сладострастное соло трубы. Потом -
кларнет Гудмена. Нежные звуки превратили безликое стандартное жилище в самый
романтический уголок на земле.
- Сегодняшняя выходка с Расмуссеном.., это только ради Мечты, - продолжала
Джулия. - Ведь "Декодайну" же важно узнать, кто подослал Расмуссена. И все-таки
одно дело - пристрелить противника в честном бою, и совсем другое - вот так,
подло, припереть к стенке.
Бобби положил руку ей на колено. Колени у нее загляденье. Бобби не переставал
удивляться, откуда в этой изящной, хрупкой женщине такая сила, воля,
выносливость.
- Оставь, - убеждал Бобби. - Если бы ты не взяла Расмуссена за жабры, то
пришлось бы мне.
- Нет, Бобби, ты бы так не поступил. Ты вспыльчивый, хитрый, решительный, но
есть черта, которую ты никогда не позволишь себе переступить. А то, что я
сегодня совершила, - это уже за чертой. И не надо меня утешать пустой болтовней.
- Ты права, - признался Бобби. - У меня бы рука не поднялась. Но я тебя не
осуждаю. "Декодайн" - золотое дно. Завали мы это дело, у нас из-под носа ушел бы
солидный куш.
- Неужели ради Мечты мы способны на все?
- Конечно, нет. Мы же ни за что не станем пытать детишек раскаленными ножами,
или сталкивать с лестницы ни в чем не повинных бабулек, или насмерть забивать
новорожденных щенят стальными прутьями. По крайней мере без достаточных на то
оснований.
Джулия рассмеялась, но как-то невесело.
- Послушай, - сказал Бобби, - ты ведь на самом деле добрая душа. И то, что ты
крепко прижала Расмуссена, - это вовсе не от жестокости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136