- Славная погода,
а, Бобби?
- Да, денек на славу.
- Наверно, ветер унес все тучи в Японию. Над Токио небось все небо затянуто.
- Угу. И теперь калифорнийский мусор сыплется на линзу.
Ветер швырнул навстречу машине сотни красных лепестков бугенвиллей. На миг
показалось, будто "Самурай" обдало малиновой метелью. То ли из-за разговора о
Японии, то ли по какой другой причине от этого лепесткового вихря повеяло
Востоком. Бобби ничуть не удивился бы, если бы увидел на обочине в узорчатой
тени женщину в кимоно.
- Тут даже ветер красивый, - сказала Джулия. - Все-таки мы счастливые,
правда, Бобби? Это же счастье - жить в таком изумительном уголке, правда?
Музыканты Арти Шоу исполняли "Френези" - свинг, в котором есть где
развернуться струнным. Слушая эту песню, Бобби каждый раз воображал себя героем
фильма тридцатых-сороковых годов. Вот сейчас за углом он повстречает старинного
приятеля Джимми Стюарта или Бинга Кроссби, и они отправятся куда-нибудь
позавтракать в компании с Кери Грантом, Джин Артур и Кэтрин Хэпберн. И пойдет
потеха.
- Ты сейчас в каком фильме? - спросила Джулия.
Ничего от нее не скроется!
- Пока не соображу. "Филадельфийская история", что ли.
Когда "Самурай" въехал на стоянку интерната Сьело-Виста, Джулия была уже в
прекрасном расположении духа. Она вылезла из машины и с улыбкой окинула взглядом
полоску, где сходились небо и океан, словно в жизни не видела картины
восхитительнее. Панорама и впрямь радовала глаз: Сьело-Виста стоял на крутом
обрыве в полумиле от океана, а внизу раскинулись широкие пляжи калифорнийского
Золотого Берега. Бобби стоял рядом с женой, слегка втянув голову в плечи и зябко
поеживаясь на холодном порывистом ветру.
Собравшись с духом, Джулия взяла Бобби за руку и сжала ее. Они направились в
корпус.
Сьело-Виста был частным интернатом, поэтому он даже внешне отличался от
стандартных казенных заведений такого рода. Интернат помещался в бледно-розовом
двухэтажном здании в испанском стиле. Углы здания, дверные и оконные рамы были
облицованы белым мрамором. Входные и балконные двери тоже были выкрашены в белый
цвет, а дверные проемы сверху выгибались изящными арками. Над дорожками для
прогулок тянулись решетчатые своды, увитые бугенвиллей и пестревшие лиловыми и
желтыми цветами. Листья неумолчно шелестели на ветру. Пол внутри здания был
устлан серым линолеумом в розовую и бирюзовую крапинку. Вдоль основания
светло-розовых стен шла широкая белая полоса, а поверху - лепнина с растительным
орнаментом. В такой обстановке и дышится легко и безмятежно.
В холле Джулия остановилась, достала расческу и привела в порядок встрепанные
ветром волосы. Потом супруги, на минуту задержавшись у стола дежурной в уютной
приемной для посетителей, отправились в комнату Томаса, которая находилась на
первом этаже в северном крыле здания.
В комнате стояли две кровати. Кровать Томаса - та, что ближе к окнам, - была
пуста. Кресло тоже. Томас склонился над рабочим столом, который он обычно делил
со своим соседом по комнате Дереком, и вырезал из журнала фотографию.
Внешность Томаса озадачивала: вроде бы здоровяк - и в то же время заморыш,
массивный - и в то же время хрупкий. Физически он был крепок, а вот душой и
разумом немощен, и этот внутренний недуг так и просвечивал сквозь его массивное
тело. Коренастый крепыш с короткой шеей, округлыми литыми плечами, относительно
короткими руками и широкой спиной смахивал на гнома. Но только фигурой: лицом он
даже отдаленно не напоминал добродушного и лукавого сказочного персонажа. Черты
его были изуродованы вследствие страшной генетической ошибки, биологической
трагедии.
Услышав шаги, Томас обернулся.
- Жюль! - воскликнул он, бросил ножницы и вскочил, едва не опрокинув стул. -
Жюль! Жюль!
Томас был одет в мешковатые джинсы и фланелевую рубашку в зеленую клетку. Он
выглядел лет на десять моложе, чем ему было в действительности.
Джулия выпустила руку Бобби и, раскрыв объятия навстречу брату, вошла в
комнату.
- Здравствуй, родной.
Томас двинулся к ней, едва переставляя ноги, словно ботинки у него были
подбиты железом. Брат был десятью годами моложе Джулии, ему было двадцать, но
ростом значительно ниже ее. Даже профан в медицине, взглянув на его лицо,
безошибочно узнал бы все признаки болезни Дауна: тяжелый выпуклый лоб, кожные
складки у внутренних углов глаз, из-за которых они казались по-восточному
раскосыми, вдавленная переносица; уши сидели чересчур низко на непропорционально
маленькой голове. Прочие детали лица, пухлые, бесформенные, говорили о
замедленном умственном развитии. На таких лицах как бы навечно застыло выражение
тоски и одиночества. Но сейчас лицо Томаса цвело блаженной лучистой улыбкой.
При каждом появлении сестры он преображался.
"Черт возьми, а ведь она и на меня так действует", - подумал Бобби.
Слегка наклонившись, Джулия обняла брата и долго не выпускала.
- Ну, как живешь? - спросила она.
- Хорошо, - ответил Томас. - Я живу хорошо. Он выговаривал слова невнятно, и
все-таки их можно было разобрать. В отличие от других жертв болезни Дауна Томасу
еще повезло: его толстый язык не был изборожден складками, не торчал изо рта и
более-менее свободно ворочался во рту.
- А где Дерек?
- В приемной. У него гости. Он придет. У меня все хорошо. А у тебя?
- Чудесно, голубчик. Просто замечательно.
- И у меня замечательно. Я тебя люблю, Жюль. - Томас так и сиял. Только в
присутствии сестры его обычная застенчивость пропадала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136