Так проходят минута или две, не предвещающие ничего хорошего.– А я и не знала, – наконец говорит она, – что ты умеешь писать. – Голос у нее сухой и резкий. – Тебе бы следовало использовать этот маленький талант. Вдруг повезет, тебя опубликуют, ты подзаработаешь, и мы сможем хоть немножко поднять наш жизненный уровень.Интонация, да и конструкция фраз не оставляют никакого сомнения относительно чувств, владеющих Вероникой. Жиль захлопывает книгу, пытается улыбнуться.– Надеюсь, ты не сердишься, – говорит он. – Это шутка, не более того. Я не придаю этому никакого значения.– И все же над этим шедевром ты трудился несколько часов. Но я говорю серьезно, раз ты умеешь писать – пиши! Желательно в более легком жанре. То, что можно загнать куда-нибудь. Это пошло бы на пользу всем: для тебя – приятное занятие, для меня – минуты покоя, а для твоей маленькой семьи – дополнительный доход.Он на секунду опускает глаза, щеки его дергаются, словно он страдает. Когда он наконец решается ответить, голос у него становится хриплым:– Вероника, мне не хотелось бы, чтобы ты говорила со мной таким тоном. Нам не стоит ссориться…– Каким тоном? – резко обрывает она его.– Ты взбешена, и я думаю, что…– Я? Ничуть! Я просто хочу дать тебе хороший совет. А то в последние дни перед зарплатой бывает туговато, совсем не вредно было бы это изменить. Ты же отлично знаешь, что я материалистка и мне необходимо жить все лучше и лучше. Как та Дамочка, которую ты здесь описываешь (она метнула взгляд на листочки на столе).– Здесь речь идет об Ариане, а не о тебе…– Об Ариане, в самом деле? Не считай меня, пожалуйста, большей идиоткой, чем я есть.– Вероника, я никогда не считал тебя идиоткой. Положи, пожалуйста, газету, раз ты ее не читаешь.Снова молчание, очень напряженное. Она так и не повернула головы в его сторону, ни разу. Где-то внизу хлопнула дверь. Вероника комкает страницу газеты, которую она наверняка не читает. Жиль наклоняется, протягивает руку к Веронике, словно хочет коснуться ее плеча или затылка. Резким движением она отстраняется, как-то сжимается.– Ты не впервые меня критикуешь, – говорит она. – Это становится просто невыносимым. Никак не могу взять в толк, какие у тебя основания относиться к нам с Арианой свысока. Сам-то ты отнюдь не супермен.– Я никогда не выдавал себя за супермена.– Да, но ты говоришь и ведешь себя так, словно ты внутренне убежден в своем превосходстве.– Неверно.– Ты презираешь своих друзей, особенно тех, кто достиг более блестящего положения, чем ты. Не буду утверждать, что ты им завидуешь, но все же иногда трудно этого не подумать.– Твои друзья, – отвечает он уже более твердым голосом, – являются вариантами весьма банального современного типа: это новая ипостась все того же претенциозного мещанина, который все время что-то изображает. Кино, да и только… Люди, которые все время играют, наводят на меня смертельную тоску. Тут я ничего не могу поделать. Нет у меня вкуса к стереотипной продукции.Она выпрямляется и смотрит наконец ему прямо в лицо. Глаза ее мечут молнии.– По какому праву ты утверждаешь, что они стереотипны? – восклицает она в бешенстве. – Твое высокомерие просто невыносимо. Да кто ты такой, в конце концов, чтобы всех судить? Жалкий полуинтеллигент! Да такого добра, как ты, навалом во всех бистро Латинского квартала, лопатой не разгребешь. В полночь их выметают на улицу вместе с опилками и окурками.– Не ори, стены тонкие.– Пусть соседи слушают, если хотят.– Можно все обсудить спокойно.– Я ничего не намерена обсуждать, даже спокойно. Я хочу сказать только одно: когда человек так неприспособлен к жизни, как ты, он не может презирать других за успех.– Вот, успех! Лишь это тебе важно.– А почему бы и нет? Когда есть выбор между успехом и прозябаньем, почему бы не выбрать успех? Учти, что неудачники тоже стереотипны…– Для тебя люди, которые не зарабатывают десять тысяч франков в месяц и не обедают каждый вечер в обществе, – ничтожества. Если я так выгляжу в твоих глазах, если я не заслуживаю другой оценки, то тут ничего не попишешь. Нам просто надо расстаться.Проходит некоторое время, прежде чем она отвечает.– Я только сказала, что ты неприспособлен к жизни, вот и все, – отвечает она немного погодя.– В чем именно, объясни, пожалуйста…– Да во всем, Жиль! – восклицает она, вдруг смягчившись. – Только ты не отдаешь себе в этом отчета. Я тоже не сразу заметила, но после того, как мы поженились… И даже в Венеции, во время нашего свадебного путешествия… Впрочем, Ариана меня предупреждала…– Я ждал этого поворота. Продолжай!– Конечно, в эмоциональной сфере и во всем остальном ты вполне нормален, как все. Но в других отношениях…– Ну, например?..– Ты не говоришь как другие, не ведешь себя как другие, ты ни с кем не чувствуешь себя раскованно, за исключением двух-трех людей. Это заметно, не думай. Ну начать хотя бы с того, как ты одет. Я ведь пыталась заняться этим, но ничего не вышло. Ты никогда не бываешь элегантным, про тебя никак не скажешь: «Элегантный мужчина». А между тем и фигура у тебя хорошая, и костюмы я тебе сама выбираю. Но тут уж ничего не поделаешь, всегда в какой-нибудь детали прокол. Все дело в том, я думаю, что тебе на это плевать. Но ведь именно это и значит быть неприспособленным. Человек, который хочет чего-то добиться в наши дни, в нашем мире, не может не обращать внимания на то, как он одет, какое он производит впечатление. И во всем остальном то же самое. Ты какой-то не от мира сего, словно с луны свалился, я даже не понимаю, как ты справляешься с работой на службе. К счастью еще, ты добросовестен и точен – это тебя, наверно, и спасает… В обществе ты всегда говоришь невпопад, словно не слушаешь, о чем идет речь, ты как бы отсутствуешь, думаешь о чем-то своем… Вот когда ты на кого-нибудь нападаешь, дело другое, тут уж ты в полном блеске.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62