— За двадцать пять фунтов в день я не стала бы делать себе лицо, — заявила Кейбл.
Матт вздохнул и углубился в замусоленные страницы «Брайдсхед ривизитид».
Когда перед обедом Имоджин посмотрела на себя в зеркало, она обнаружила, что стала вся красная. У нее болели голова и глаза, она явно перегрелась на солнце. Волосы у нее стали жесткими от масла, песка и морской воды. Песок проник, казалось, всюду: в полотенце, белье, сумку, одежду. Пол в комнате стал похож на пустыню Гоби. Имоджин легла на кровать и стала думать, что будет меньшим злом — ее мешковатые брюки или другой халат. Она решила в пользу брюк, в которых по крайней мере можно было спрятать ноги. Одевшись, она еще раз и вновь безуспешно попыталась разыскать свои таблетки. Потом зашла в номер Кейбл, застав ее за расчесыванием только что вымытых эбенового цвета кудрей.
— Боже, какая ты красная, — заметила Кейбл. — Хорошо, что ты как следует смазалась маслом. Попробуй-ка какую-нибудь из моих пудр зеленого оттенка. Угадай, что тут было. Только что ко мне подкатывал Джеймс Эджуорт. А все потому, что Ивонн так гадко с ним накануне обращалась. Не знаю, что мне в ней понравилось тогда в Лондоне. А ты знаешь, она ведь в четырнадцать лет стала королевой карнавала в Перли. Джеймс просил меня никому про это не говорить!
К вечеру лицо Имоджин несмотря на зеленую пудру горело, как раскаленная плита. Пообедав, они отправились в ночной клуб. Ее поразило, до чего восхитительны были там девушки с их гладкими бесстрастными лицами и длинными ногами. И как красиво они танцевали. Их руки и ноги были словно растоплены солнцем, размягчены. Ники, хвативший лишнего, почти весь вечер увивался вокруг Кейбл. Матт, не обращая на них внимания, увлеченно болтал с хозяином ночного клуба. Время от времени он ободряюще улыбайся Имоджин сквозь дымный полумрак.
Потом, вернувшись к себе в номер, она подумала, что, быть может, никогда не была так несчастна, как теперь. Вот она на Ривьере с самым красивым в мире мужчиной. Это как сон, ставший реальностью. И ей ненавистна каждая минута этого сна. Забираясь в постель, она вздрагивала от боли, вызванной солнечными ожогами. О, Господи, сделай так, чтобы он был ко мне внимательным этой ночью!
Ники появился нескоро. Он был одет не в тот лиловый халат, на который ее чуть было не вырвало прошлой ночью, а в черный. Его ослепительная красота, подчеркнутая свежим загаром, ошеломила ее. После большой выпивки он слегка косил глазами и был похож на голодного и опасного сиамского кота. Этой ночью он явно не намерен был мириться с каким бы то ни было ее капризом. От страха у нее напрягся живот.
— Чувствуем себя невестой, дорогая? — вкрадчиво произнес он и, крепко ухватив ее за руки, потянул ее к себе, — пора кончать игры.
Поцелуи его были крепкими и грубыми и удовольствия ей не доставили. Она едва не задохнулась при этом от запаха духов Кейбл.
— Нет, нет, Ники, я не хочу!
— На этот раз, малышка, тебе придется захотеть.
— Но ведь ты меня не любишь, — вздохнула она. — Ни капли не любишь. С тех пор, как мы уехали из Англии, ты на меня внимания не обращаешь.
— Вздор. Разве прошлой ночью я мало старался?
— Я не могла удержаться. Ники, пожалуйста, не надо. Я никак не найду свои таблетки.
— Что? — это было как пистолетный выстрел.
— Я все обыскала. Наверное, я оставила их в той гостинице.
Глаза у него вытянулись в нитку.
— Господи, ты хоть что-нибудь можешь сделать как следует? Я не верю, что они вообще у тебя были.
— Были, были, — со страхом выпалила она, — поверь мне.
— Чепуха. Ты только делала вид, что принимаешь их. Разве мы можем чем-нибудь расстроить папу!
— Они были у меня, — сказала Имоджин, заливаясь слезами. — Ну почему ты мне не веришь?
Ники, ослабевший от выпитого, гонялся за ней, как кот за мышью, называл ее всеми прозвищами, какие приходили в голову, пока кто-то не постучал в стену и по-немецки не велел им заткнуться. Ники ответил немецким же ругательством и толкнул Имоджин на подушку.
— П-п-прости, Ники, — всхлипывая протянула она. — Я люблю тебя.
— А я тебя — нет! — прорычал он. — Говорю тебе прямо. И еще я не люблю девчонок, которые привязываются к мужчинам только для того, чтобы провести отпуск где-нибудь в солнечном месте.
И он кинулся прочь из ее комнаты, напоследок хлопнув дверью.
В Пор-ле-Пэн было четыре церкви, и всю ночь Имоджин считала звоны их колоколов каждые четверть часа, пока крики петухов не возвестили о восходе солнца, лучи которого стали пробиваться сквозь жалюзи.
Когда утром она, прикрыв заплаканные глаза темными очками, направилась вниз, из двери спальни Кейбл высунулась ее голова.
— Я только что нашла это в одной из своих комнатных туфель. Надеюсь, ты их не искала. — И она со смехом сунула в руку Имоджин лиловую коробочку с таблетками.
Смех, подумала Имоджин, — это самый коварный звук на свете. Кейбл и Ники лежали на пляже на некотором отдалении от остальной компании. Разговора их не было слышно, руки их были сплетены, они смеялись и что-то тихо и ласково говорили друг другу.
Солнце жгло так же сильно, как и накануне. Но на этот раз еще свирепствовал ветер. Он вырывал из земли зонты, бил в лицо песком, ерошил зеленые перья пальм на набережной.
— Это называется мистраль, — объяснял Матт Имоджин. — Он всех выводит из себя. Ты заметила, как приятнейшие люди превращаются в настоящих чудовищ, когда у них слишком много свободного времени?
Ивонн высказывала какие-то жалобы Джеймсу, который прятал свое обожженное докрасна тело в огромное зеленое полотенце. Кейбл обходилась с Маттом подчеркнуто резко, а Ники не замечал существования Имоджин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72