Когда я наконец добрался, то был совсем без сил; но дело было еще далеко не закончено. Я положил раненого на кровать и укрыл одеялом; потом утер пот и выпил добрую кружку воды. Потом снова заторопился на дорогу, дошел до фургона, поднял верх так, чтобы он выглядел, как всегда, проверил, нет ли на дне кузова пятен крови, расставил пустые корзины по местам и снова поехал по дороге, давя на педаль газа что было сил: я и так уже здорово задержался по сравнению с моим обычным расписанием, и мне не хотелось вызывать подозрений. Мне повезло. Когда я добрался до поселка, Клаудио в лавке не было, так что я оставил его жене дневную выручку и распрощался до следующего утра.Дома я занялся раненым и сделал все, что было в моих силах. Снял с него грязную одежду и осторожно промыл раны; потом перевязал его тем, что нашлось под рукой. Уложил его на кровать и добился того, что он сделал несколько глотков воды. Потом я занялся собой; я был совершенно вымотан и к тому же голоден. Я приготовил себе поесть и сел за стол. А пока ел, все думал, что теперь делать. Хотелось бы верить, что пройдет немного времени, он придет в себя, пусть даже на несколько минут, и скажет мне, кто он такой, и кого мне оповестить о случившемся. Так было бы лучше для всех; наверняка его семья знает какого-нибудь врача, которому можно доверять и который поможет раненому, как надо. Но, с другой стороны, меня беспокоило, что ему станет хуже и он умрет. Тогда у меня будут проблемы. Как и когда я его нашел – это история более или менее вероятная; но объяснить, почему я укрываю в своей хижине приговоренного к смерти – совсем другая песня. Уже не говоря о том, что мне придется как-то исхитриться, чтобы избавиться от трупа. Прикидывая так и этак, я, в конце концов, пришел к выводу, что в данный момент все равно больше ничего сделать нельзя, и самое лучшее – это дождаться завтрашнего дня.Я устроился в гамаке на заднем дворике. Начала сказываться усталость, напряжение мало-помалу улеглось; этим утром столько всего произошло, но я поступил так, как мне подсказывала совесть, и был доволен.На следующий день, перед тем, как отправиться на работу, я посмотрел, в каком состоянии раненый, потом вышел из дома и запер дверь; мало вероятно, что какой-нибудь любопытный сюда заглянет, однако, береженого Бог бережет.Неизвестно почему, но настроение у меня было хорошее. Не покидало ощущение, что, когда я вернусь домой, раненому будет уже лучше, и скоро я смогу передать его в надежные руки.Но все оказалось не так. Шли часы, а никаких изменений не было. Прошло два дня… Прошло пять дней… Неделя прошла, и ничего, все оставалось по-прежнему. Он проглатывал жидкую пищу, которую я для него готовил, и лекарства, которые я купил, – ему от них полегчало: температура упала почти до нормальной, а раны затянулись. Но, кроме этого – никаких изменений. Я не знал, что делать; я был на грани отчаяния. Мысль о том, что ситуация разрешится не так, как я на то рассчитывал, выбивала меня из колеи, воображение рисовало одну картину хуже другой. По утрам, когда я был в дороге, мне лезло в голову, что кто-нибудь обнаружит раненого у меня в доме, и я попаду в большую переделку; возвращаясь домой, я боялся открыть дверь, – а вдруг он умер, и мне придется куда-то девать тело; а по ночам я плохо спал, если вообще спал, потому что присутствие раненого не давало мне покоя. Это безмолвное присутствие было хуже всего. Оно стало для меня наваждением. Кроме всего прочего, я чувствовал себя жертвой, с которой судьба решила сыграть свою шутку, шутку зловещую: я забочусь о незнакомце, мою его, готовлю ему еду, а у самого сердце трепыхается от страха целый день; а он лежит тут, не проронил ни звука, ему не хуже, но и не лучше… неподвижный, словно живая статуя. Стоило мне подумать о том, что так может продолжаться бесконечно долго, и я начинал проклинать свою злую судьбу. Надо было что-то делать, может быть, с кем-нибудь поговорить… Я более или менее доверял Клаудио, может, он что-нибудь придумает, как выйти из положения.По прошествии почти двух недель, когда я уже был готов действовать, случилось нечто неожиданное.Раненый вдруг очнулся.Это произошло среди ночи. Я лежал в гамаке, безуспешно пытаясь уснуть, но сон все не шел. Зыбкость моей ситуации, да еще эта липкая жара не давали мне уснуть. Стояла полная тишина, и потому, когда в доме раздался крик, то это прозвучало особенно страшно. Пронзительный вскрик, будто ножом прорезав ночную темноту, заставил меня похолодеть. Это был вопль загнанного, смертельно напуганного животного, который заставил меня вздрогнуть, будто через меня пропустили электрический ток. Я вскочил на ноги и вбежал в дом. Он все кричал, а я зажег лампу и увидел, что происходит. Человек стоял на коленях на сбившихся простынях, яростно вцепившись в металлический поручень кровати. Он был напряжен до крайности. Грудь его высоко вздымалась, но дыхание было прерывистым, как будто воздух не проходил в легкие. Было видно, как он страдает, и это было ужасно, невыносимо, но самое страшное – его взгляд: казалось, его глаза сейчас вылезут из орбит и заживут своей жизнью, отдельно от лица. А в глазах стоял ужас, такой, что и представить нельзя. Я уверен, он снова видел пули, летящие в него из дула пистолета. Только один раз, много лет спустя, я видел у него точно такие же глаза. На несколько секунд я застыл на месте, пораженный, потом пришел в себя и подошел к нему. Мне было страшно дотронуться до него. А когда я коснулся его, он весь напрягся, как скрипичная струна. Мне пришлось крепко держать его, чтобы он не упал с кровати. Он боролся со мной, пытаясь высвободиться, но по-настоящему он боролся с чем-то, для меня невидимым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34