- Вы сможете? - услышал я из трубки ее голос, наполненный тревожным
ожиданием.
- Да, да, - сказал я, кивая. - В шесть...
- Спасибо большое... - облегченно выдохнула она.
Я положил трубку, но так и остался стоять у телефона, озадаченный
этой просьбой.
- Кто это? - спросила Лена, кивнув на телефон.
- Марина, помнишь я тебе рассказывал, как я деньги относил...
- А что она хочет?
- Просит с ее ребенком два часа посидеть...
- Тебя? - удивилась Лена. - А ты что, пеленать умеешь?
Она рассмеялась.
А мне было не смешно.
- Справишся! - Лена похлопала меня по плечу. - Ребенку-то сколько?
Я пожал плечами.
- Несколько месяцев, вроде...
- А ты детский крик переносишь? - с улыбкой спросила Лена.
- Не знаю, еще не переносил, - попробовал отшутиться я, но улыбнуться
в ответ не смог.
Я был озадачен этой просьбой, да и сам звонок Марины ворвался в наш
временный совместный мир как-то агрессивно. Он что-то разрушил, не только
тишину. Он заставил вспомнить о Косте, о всей этой истории. И мои мысли
заметались по недавнему прошлому, словно пытаясь отыскать там что-то. Я
вдруг, на какое-то мгновение забыл о Лене, но тут же спохватился и чтобы
было легче сопротивляться внезапно нагрянувшему прошлому, я подошел к
Лене. Я смотрел ей в лицо, стараясь таким образом убрать все из свoей
головы, все кроме ее образа.
- Что с тобой? - испуганно спросила она. - У тебя руки дрожат!
- А ты обними меня! - попросил я, не будучи в силах улыбнуться, но
стараясь говорить как можно мягче, как можно нежнее, чтобы сам голос
заменил мою улыбку.
Несколько минут мы стояли обнявшись. Я вдыхал запах ее волос, шептал
как заклинание: "Я люблю тебя! Я люблю тебя!" И не думал о значении этих
слов. Я как бы сам себя успокаивал, но чуть позже, может быть, через
полчаса, я понял, что Лена для меня - как музыка Корелли для нее самой.
Она - мое успокоительное и одновременно мое спокойствие. А слова "Я люблю
тебя!" были самой высшей степенью выражения благодарности. Это как миллион
обычных "спасибо", сконцентрировавших весь свой заряд, всю свою энергию в
одной короткой фразе, фразе-заклинании. Я не придумал это, я просто понял
значение этой фразы, обычно, как мне теперь казалось, используемой ни к
месту, в ситуациях, требующих более простых и обыденных выражений.
Я был счастлив и уже мог спокойно улыбаться, только Лена, которую я
все еще прижимал к своей груди, пока не видела моей улыбки.

28. ВЕЧЕР
Было уже темно, когда я подошел к дому Марины. Дверь она открыла
буквально в момент моего звонка - я еще не успел опустить руку. Словно она
дежурила под дверью.
- Хорошо, что вы все-таки пришли, - сказала она. - Проходите,
раздевайтесь... Мне через пять минут надо выйти... Куртку можете сюда
повесить, в ней не холодно на улице? Вот тапочки...
Я переобулся.
- Я быстро кофе сделаю... Пойдемте пока на кухню. Я так рада, что вы
смогли... Я так устала, а сегодня мне надо обязательно пойти... Я сначала
думала кого-нибудь из старых подруг позвать с Мишей посидеть, но я их
после похорон не видела и испугалась, что начнутся воспоминания, слезы...
- Было видно, что Марина действительно спешит, и говорила она, словно не
слушая себя, быстро и невнятно.
Она была одета в джинсы и джинсовую куртку, из-под которой выглядывал
зеленый свитерок. Только сейчас я заметил, что у нее карие глаза. И еще в
воздухе присутствовал сладковатый запах духов, и даже аромат кофе, когда я
уже держал в руке маленькую керамическую чашечку, оказался слабее этого
запаха.
- В семь часов покормите малыша, бутылочка вот здесь, на батарее...
проголодаетесь, пожалуйста, не стесняйтесь, все, что найдете в
холодильнике... К восьми я вернусь. Да, если он заплачет, там, под
кроваткой одноразовые пеленки, очень легко, на пачке нарисовано, как их
надо менять.
Еще она успела провести меня в комнату и показать мирно сопящего во
сне малыша.
- А если он будет еще спать в семь? - осторожно спросил я.
- Он проснется, - уверенно сказала Марина. - Маленькие дети - как
павловские собаки. Один раз приучил их к расписанию и они уже сами за ним
следят... До свидания...
Хлопнула дверь и я остался в тишине чужой квартиры. В такой же
двухкомнатной квартире я когда-то жил с родителями, только мы жили на
последнем, пятом этаже. Но все остальное было таким же - две смежные
комнаты, коробочка-туалет, коробочка-ванна с потемневшей из-за влажности
побелкой на низком потолке, и кухня с одним окошком, под которым
традиционно стоял главный предмет обстановки - кухонный столик с
пластиковой столешницей, на которой были рассыпаны гением какого-то
незамысловатого дизайнера бледносалатовые кленовые листья. Столешницу
обрамляла дюралевая окантовка, под нее обычно забивались хлебные крошки и
прочая кухонная пыль.
Но эта квартира была намного ухоженней той нашей, и потолки здесь
были белые, и фанерованные двери отливали белой глянцевой масляной
краской. Дверь во вторую комнату была прикрыта, но я знал, что там
спальня. Во всех таких квартирах спальня находилась во второй непроходной
комнате.
Я осмотрелся. Сел на диван. Посмотрел на детскую кроватку, купленную
"на вырост", на маленький, занимающий наверно только треть кроватки,
сверток с ребенком, которого зовут Миша. Ребенок спал. И я на какое-то
мгновение ощутил в душе мир и успокоенность, будто я находился дома и все
у меня было в порядке, все у меня было так же, как у миллионов других
людей - и ребенок этот был мой, и телевизор "Электрон", занимающий целый
угол возле балконной двери, и хрустальные вазы в немецком серванте, и
непрочитанный трехтомник про трех мушкетеров, и такая же непрочитанная, но
красиво изданная двухмиллионным тиражом "советская библия" - двухтомник
Пушкина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29