– Нет, она в театре, – честно ответила мама и, услышав в трубке сдавленный стон, поспешила пояснить: – Позавчера танцевал Рузиматов, и она не могла не пойти. Вчера танцевала Лопаткина, а сегодня Вишнева. А завтра «Пиковую» поет Марусин, это бывает так редко, и у Кати есть билет, но она переживает, что из-за своего дурацкого экзамена может опоздать. Ничего страшного, если она отпросится с экзамена пораньше, правда?
Когда, придя домой, я услышала мамин отчет о телефонном разговоре с добавлением фразы, что Юсупов, очевидно, простужен, поскольку под конец он странно захрипел, я поняла, что моя репутация загублена навеки.
Увы, я оказалась права…
С тех пор, когда я жаловалась на какие-либо проблемы, научный руководитель не верил ни одному моему слову и лишь ехидно сообщал, что я люблю прибедняться, а на самом деле у меня уйма свободного времени и никаких забот, раз я каждый вечер провожу в театре.
А я провожу там вовсе не каждый вечер! Ну, один в неделю. Иногда два. Иногда три. Иногда четыре. Иногда… И вообще, Мариинка стоит загубленной репутации. Она стоит строжайшей экономии на самом необходимом, чтобы скопить деньги на билеты. Она стоит… чего она только не стоит!
Первый раз меня привели в этот театр, когда мне было пять лет. Давали «Дон Кихота», который и поныне остается одним из любимейших моих балетов. Я сидела замерев от восторга, и мама гордилась тем, сколь изрядное сумела дать мне воспитание. Но вскоре восторг мой перелился через край. На сцену выбежала красавица-цыганка в окружении сонма мужчин. Она то привлекала их, то отталкивала, танец становился все темпераментнее. И в какой-то миг на весь партер раздался мой громкий шепот:
– Мама, а они все что, ее хотят?
Мама опешила, но, дабы я не высказала что-нибудь похлеще, коротко ответила: – Да. Тогда, поразмыслив, я спросила:
– И чего же ей тогда еще надо?
Взоры публики устремились на меня, и, загордившись подобным вниманием, я нашла разгадку самостоятельно:
– Все ясно. Ей нужен тот, кого здесь нет.
В пять лет я была, видимо, куда более развита в вопросах пола, чем сейчас. Все, кроме мамы, улыбнулись, а она, сгорая от стыда, свирепо на меня цыкнула. Я умолкла, однако, когда глазам моим предстала повелительница дриад в украшенной блестками пачке и сверкающей диадеме, сердце мое не выдержало, и я с завистью поинтересовалась:
– Мама, и сколько же ей за это платят?
С того дня в жизнь мою вошла Мариинка. Конечно, я не сразу превратилась в так называемого балетомана, а с балетоведами и вовсе нахожусь на противоположном полюсе. Большинство балетоведов (или следует сказать – балетных критиков?) отличаются тем, что стремятся заметить в выступлениях как можно больше ошибок. Я же стремлюсь получить как можно больше удовольствия и только радуюсь, если ошибки ускользают от моего внимания.
Впрочем, это не важно. Важно другое – со студенческих лет мы с моей однокурсницей и подругой Машей стали регулярно посещать Мариинку. В те застойные времена благосостояние интеллигенции было существенно выше, нежели теперь, и достать билет было проблемой. Мы приезжали на первом транспорте в кассу и часами простаивали в очереди – это мы-то, принципиально игнорирующие очереди за продуктами и безумно любящие поспать! Аза билетами на открытие сезона мы стояли целую ночь.
Не спорю, балетомания – это мания, однако, на мой взгляд, довольно безобидная. Подобных маньяков в Петербурге (и не только в нем) куда больше, нежели полагают. Это люди разных профессий, возрастов и полов, объединенные любовью к балету вообще и к Мариинскому театру в частности. Я лично знаю мальчика (впрочем, он давно уже взрослый и работает хирургом), с семнадцатилетнего возраста не пропустившего ни одной «Спящей красавицы».
Да что там этот мальчик! Есть лица, вызывающие у меня подозрение, что в течение нескольких десятилетий они каждый вечер проводят в Мариинке. За исключением дней, когда спектакля нет вообще. По крайней мере, когда бы мы с Машей ни заявились в театр, означенные лица пребывают там.
Двух самых матерых представителей этого клана с уважением зовут Зубрами. Это мать и дочь – старая Зубриха и молодая Зубриха. Молодой в данный момент под шестьдесят, а старой, соответственно, за восемьдесят. Проблем с доставанием билетов у них давно не возникает – за долгие годы они перезнакомились с капельдинерами и артистами, и их всегда кто-нибудь готов провести бесплатно. В антрактах вокруг них постоянно собирается толпа менее маститых завсегдатаев, дабы послушать квалифицированное суждение.
Второй кружок формируется вокруг двух старичков, которых мы с Машей называем Подзорными трубами – из-за того, что они носят с собой не бинокли, а самые настоящие огромные подзорные трубы, в которые и лицезреют спектакль, дабы дать точную оценку выступлению не только солистов, но и каждой артистки кордебалета.
Между двумя кружками балансирует Серая дама, получившая свое прозвище из-за пристрастия к серому цвету, а также по аналогии с Белой дамой – призраком, фигурирующим в балете «Раймонда».
Я и Маша не принадлежим ни к одному клану. Мы так и не завели себе привычку после спектакля встречать у артистического подъезда балерин и общаться с ними, так как полагаем, что лучше видеть их лишь на сцене. Таким образом, мы не перешли в новое качество и сохранили, скорее, статус завсегдатаев и любителей балета, нежели истинных балетоманов.
Впрочем, меня это вполне устраивает. У нас есть любимые исполнители, выступления которых мы стараемся не пропускать, однако любимы они нами на почтительном расстоянии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11