Отряд остался ожидать их в Алексеевке. Сам Шлыков, четыре казака для охраны и Гурьев отправились в город. Поселились сначала на постоялом дворе у Чудова. Шлыков собрался через русских сотрудников запрашивать аудиенцию, но Гурьев махнул рукой:
– Да вы что, Иван Ефремович! Так нам тут до самого морковкина заговенья сидеть придётся. Вот это в ящик для писем опустите, - он протянул Шлыкову узкий и длинный конверт жёлтой рисовой бумаги, - а завтра, с Божьей помощью, отправимся.
– Что здесь? - помахивая конвертом, хмуро спросил атаман.
– Письмо Сумихаре.
– А ты… по-японски?!
– Разумеется, - дёрнул плечом Гурьев.
– Н-да, - хмыкнул Шлыков. - Ох, узнать бы мне, кто ты таков… Ладно. Поверю и на этот раз. Пока не жалел, вроде.
– Так со всеми обычно бывает, Иван Ефремович, - улыбнулся широко Гурьев.
Перед крыльцом особняка, в котором размещалась резиденция генерала, Гурьев остановился и повернулся к Шлыкову:
– Пожалуйста, послушайте, Иван Ефремович. Пока мы будем внутри, ничего не произносите и ничему не удивляйтесь, во всяком случае, вслух. Если вы сделаете какой-нибудь неправильный жест или издадите неподобающий возглас, это может всё испортить. Молчите, что бы ни происходило. Договорились?
– Ну…
– Пообещайте мне это, Иван Ефремович, - Гурьев, не мигая, глядел в лицо атамана.
– Обещаю, - Шлыков не отвёл взгляда, но моргнул, и покосился на длинный свёрток в руках Гурьева.
– Отлично, - кивнул Гурьев. - Вперёд.
Они вошли внутрь и остановились перед офицером штаба, назвали свои имена. Японец сверился со списком посетителей:
– Его высокопревосходительство генерал Сумихара примет вас, господа. Оставьте ваше оружие.
Шлыков, еле слышно скрипнув зубами, так, что Гурьеву стало его даже жалко, отстегнул от перевязи шашку, вынул револьвер и грохнул на стол перед японцем. Тот повернулся к Гурьеву, который в этот миг одним движением развернул шёлк, и оба, - и японец, и Шлыков - ахнули: в руках у Гурьева засверкал полировкой ножен и золотом гарды тати Тати - церемониальный самурайский меч, который, в отличие от дайшо (катаны и вакидзаши), носили не за поясом, а на перевязи, как саблю.

, - длинный, с заметным изгибом клинка.
– Этот меч - дар генералу Сумихаре. Никто, кроме слуги Сына Неба, не смеет прикоснуться к нему, - высоким, визгливым голосом со звенящими, вибрирующими обертонами, - так, как учил его Мишима, - пролаял Гурьев по-японски.
Офицер, вытаращив на него глаза, даже переставшие быть узкими от изумления, вскочил и вытянулся. Надо же, обрадовался Гурьев. А ведь сработало.
Другой офицер свиты главы военной миссии Ямато поклонился и распахнул перед ними двери генеральского кабинета. Они переступили порог, вошли. Сумихара стоял и молча ждал, только слегка поклонившись - ему уже доложили о необычном визитёре. Гурьев, поклонившись много ниже в ответ, вызвав тем самым замешательство у всех без исключения присутствующих, выпрямился. Потом, сделав ещё два шага вперёд, к генералу, низко наклонил голову и протянул Сумихаре меч - рукоятью к себе.
Сумихара шагнул к гостю, на ходу вытаскивая белоснежный шёлковый платок, осторожно взял меч из его рук. Гурьев неуловимо-скользящим движением выпрямился и, замерев и расфокусировав взгляд, стал внимательно наблюдать за Сумихарой. Генерал, не спеша, осмотрел ножны, рукоять, цуба, богато украшенную самородным золотом. Потом обнажил клинок на четверть. Лицо его оставалось непроницаемым, - но глаза! Гурьев понял, что самурай Сумихара готов, - наповал. Недаром он так старался.
– Кто это ковал? - тихо спросил Сумихара.
– Я сам, Ясито-сама, - снова поклонился Гурьев. - Примите этот скромный дар вашего покорного слуги, Ясито-сама.
– Кто тебя учил Бусидо? - отрывисто, низким голосом, каким не должны самураи разговаривать с чужаками, спросил Сумихара.
– Нисиро Мишима из клана Сацумото, великий Воин Пути.
Он произнёс это почти автоматически, как некую устойчивую формулу, но, увидев, как вздрогнули глаза генерала, как расширились его зрачки при всяком отсутствии даже намёка на какую-либо мимику, понял - второй раз за последние пять минут его слова поразили Сумихару в самое сердце.
– Он жив?
– Его душа приобщилась к вечности, Ясито-сама.
– Да смилостивятся боги над душой самурая, - Сумихара тоже склонился в ритуальном поклоне. - Как твоё имя, воин Пути?
Сумихара, сказав это, едва заметно улыбнулся. Не покровительственно, нет. Неужели он знает, промелькнуло у Гурьева в голове. А генерал, словно подтверждая его мысль, чуть-чуть кивнул.
– Нисиро-О-Сэнсэй называл меня Гур, Ясито-сама.
Сумихара снова поднял меч, полюбовался хамоном Хамон - особая зона клинка, созданная посредством процедуры закаливания режущего лезвия с целью придания ему твердости.

на полированном до нестерпимого блеска клинке.
– Ты знаешь секреты повелителя железа, Гуро-сан.
– Знаю, Ясито-сама, - Гурьев утвердительно наклонил голову вперёд и набок. Не слишком ли много чудес на сегодня, подумал он.
– Как ты назвал его, Гуро-сан?
– Священный Гнев, Рассекающий Сталь.
– Великолепное имя для меча. И великолепный подарок, достойный не меня, ничтожного слуги, но самого Микадо, да воссияет его святое имя навечно. Я принимаю этот дар с благодарностью и восхищением, Гуро-сан.
Генерал шагнул назад и низко поклонился. Гурьев проворно согнулся в ответном поклоне самураю.
Сумихара вернулся на своё место:
– Прошу садиться, господа, - проговорил он по-русски и тут же снова перешёл на японский:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27