Прорыдав всю ночь в пустой квартире, Жао
решил вернуться в деревню. Там была добрая тетя Пен, которая давала ему рис.
Разумеется, Пен не обрадовалась, когда на пороге появился грязный, сопливый ребенок. У нее было трое дочерей – их бы накормить. Но Жао был мальчиком, и потому его взяли в семью.
Работали от зари до зари. Денег не получали: оплата – тебя не тронут, если выполнишь норму. Деревенские мальчишки дразнили Жао «городским ревизионистом» и заставляли есть грязь.
Времена менялись. Мао умер, Культурная революция сошла на нет, начальство заговорило о Решительном Рывке.
Жао нравилась одна девушка, но жениться он не мог – денег нет, жилья нет. Девушка вышла за рабочего из города. Про городские фабрики рассказывали чудеса: пашешь всего двенадцать часов, имеешь два выходных в месяц и, главное, получаешь деньги.
– Общежитие дают! – соблазняли бывалые. – После работы можно пойти в клуб – песни попеть. А девочки там какие! Одна другой краше!
Собрав котомку, Жао подался в город. Ходил по улицам и ничего не узнавал. Кругом заводы, автомобили!
На фабрику его не приняли – сказали, что нужжны только женщины моложе 25 лет. И тогда к нему подошла старуха. Угостила лепешкой, спросила, кто и откуда.
– Богатая у вас деревня? Нет? Если все скинетесь, то, может, и ничего, получится. Хочешь в Америку?
После этого разговора голова Жао гудела как монастырский колокол. Америка! Можно открыть свой магазин и продавать там всякие сласти. Можно купить швейную машинку для тети Пен. Можно попытаться найти родных… Всего-то требовалось – собрать тысячу долларов задатка. А остальные девятнадцать тысяч Жао будет должен «хозяевам», которые привезут его в США.
На деревенской сходке долго судили и рядили. Тысяча долларов – неприподъемная сумма. Но если всем скинуться, если Жао клянется памятью предков вернуть деньги с процентами и, если что, помочь землякам перебраться в Америку, то тогда…
Путешествие заняло два года. Сначала пешком через границу в Россию. Жао помнил, как чуть не поседел от ужаса, когда их поймали люди в форме. Проводник бойко залопотал с ними по-русски, сунул в руку пакет с белым порошком – на том и расстались. Поезда, ночевки на вокзалах, драки с местными… Наконец добрались до Москвы, холодной, растрепанной, сердитой. Жао две недели торговал на рынке, – ни слова не понимая по-русски. Хозяева показали ему, как выглядят московские деньги и сколько их нужно брать в обмен на красивые сумки, сшитые из кусочков кожи.
Потом Жао посадили на самолет и отвезли в Испанию – абсолютно легально. Сопровождающая девушка, смеясь, рассказывала, что испанские китайцы бессмертны: документы умерших переходят по наследству живым. Полиция никогда не придирается – для нее все китайцы на одно лицо.
Эмигрантов погрузили в трюм панамского судна, пахнущий рыбой и немытыми людьми. Спали по очереди. Голодали, болели… За короб-лем шла стая акул: тех, кто умирал, выкидывали за борт.
К американскому побережью прибыли ночью. Без огней, без шлюпок велели выпрыгивать за борт. Кто-то утонул, кто-то доплыл. На берегу стоял человек, который велел всем загружаться в фургон.
Три месяца Жао прожил в Нью-Йорке, практически не выходя из кухни большого китайского ресторана. Хозяева были лютые – денег не платили, а тех, кто спрашивал, били по морде.
Однажды к Жао подошел красивый юноша с серьгой в ухе.
– Ну как, долги будем возвращать?
Жао пытался объяснить, что денег ему не дают и уйти из ресторана не разрешают.
Юноша не поверил и обещал кару. Вечером пришли другие молодые люди и сказали, что либо Жао будет делать то, что ему говорят, либо его прирежут, а заодно и тетю Пен, и всех остальных поручителей.
– Пусть они за тебя ответ держат.
Жао поклялся выполнить все, что от него требуется. Через неделю ему дали сумку и велели садиться на автобус дальнего следования.
– Приедешь в Лос-Анджелес, там тебя встретят.
Но в Калифорнии Жао встретили совсем не те, кто нужно. Горластые полицейские заломили ему руки и привезли в участок.
– Как там было хорошо! – с восторгом вспоминал Жао. – Чисто, люди вежливые. Кормили каждый день!
Из тюрьмы его вытаскивал Пол – это было одно из его первых дел. Он уговорил Жао дать показания против хозяев – оказалось, что тот только прикидывался деревенским дурачком, а на самом деле все видел, слышал и подмечал.
В Нью-Йорке были проведены массовые аресты среди китайской мафии, а Жао за сотрудничество с властями получил новое имя, политическое убежище и работу у Пола. Домой, в Китай, было отправлено извещение, что он умер.
Несколько лет назад Пол ездил к тете Пен, привез ей швейную машинку и денег. Вспоминая приемного сына, старушка очень плакала.
Жао установил в доме Пола диктатуру пролетариата. Ему нельзя мешать во время уборки, с ним нельзя не советоваться в делах – будь то покупка ковра или ремонт унитаза. В случае нарушений Папа Жао использует «китайскую месть»: как известно, лучший способ насолить обидчику – повеситься перед его окном. Жао, конечно, не вешается, но ходит с таким видом, будто уже сделал это, причем давно.
Пол только морщится:
– Не могу я его уволить. Мы в ответе за тех, кого приручили.
ВЕЧНЫЙ ЗОВ
1 февраля 2007 г.
Я встретила Эмили около года назад в одном из баров на Сансет-бульваре. Хорошенькая, ясноглазая, она приехала из Вашингтона «погулять» и, узнав, что я дружу с самим Кевином, попросила пристроить ее в Голливуд.
– Я сейчас работаю уборщицей в Капитолии, но это временно, – сказала она. – Мне страсть как надоело всякую хрень за сенаторами подбирать!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10