Небывалая дивная паутина опутывала
все предметы; гигантские летучие мыши хлопали жуткими иссохшими крыльями в
безграничном мраке.
Настал момент, когда я повел самый тщательный учет каждому истекшему
дню и каждому истекшему часу. Я был приговорен, и срок исполнения приговора
приближался с каждым движением маятника часов, украшавших библиотеку.
Момент, при мысли о котором я на протяжении стольких лет замирал от тоски,
был неотвратим. Проклятие вырывало моих предков из жизни незадолго до того,
как они достигали возраста, в котором погиб граф Генрих, и я ежесекундно
ждал прихода страшной гостьи смерти. Я не знал, в каком обличий она
предстанет передо мной, но решил, что ей не встретить в моем лице малодушной
дрожащей жертвы. С возросшим рвением я продолжал обшаривать замок-Событие,
определившее мою дальнейшую жизнь, случилось во время одной из вылазок в
полуразрушенное крыло замка, когда мне оставалось, по моими предчувствиям,
менее недели до рокового часа, который должен был стереть даже тень надежды
на продолжение моего земного бытия и превратить меня в ничто. Добрую часть
утра я посвятил полуразрушенной лестнице в одной из самых древних и
потрепанных временем башен замка. День застал меня за поисками места, откуда
спуск вел в помещение, служившее в Средние века, по всей видимости, тюрьмой,
а затем использовавшееся для хранения пороха. По мере того как я продвигался
по пропитанному селитрой проходу, начинавшемуся у последней ступени, настил
становился все менее упругим, и вскоре мерцающий свет моего светильника упал
на голую, сочившуюся водой стену. Лишенный возможности двигаться дальше, я
хотел было уже повернуть назад, как мой взгляд упал на проделанную в полу
неприметную крышку люка с кольцом. Мне пришлось повозиться, прежде чем я
сумел ее приподнять. Из черного провала поднимался едкий дым, от которого
пламя светильника заметалось с шипением, позволив мне, однако, рассмотреть
падающую скользкую и гладкую глубину каменных ступеней.
Опустив светильник в смердящую бездну, я подождал, пока огонь наберет
привычную силу, после чего начал спуск. Одолев немало ступеней, я оказался в
узком каменном проходе, проложенном, насколько я понимал, глубоко под
землей, и долго шел по нему, прежде чем оказался перед источенной сыростью
массивной дубовой дверью, которая оказала отчаянное сопротивление моим
попыткам открыть ее. Выбившись из сил, я двинулся назад, к лестнице, но, не
успев сделать нескольких шагов, испытал потрясение по своей глубине и
болезненности не сравнимое ни с одним переживанием, будь оно плодом эмоций
или ума. В могильной тишине я вдруг услышал, как скрипят ржавые петли
отворяющейся за моей спиной тяжелой двери. Мне трудно описать свои чувства в
тот момент. Я полагал, что старый замок давно опустел, и очевидное
присутствие человека или духа словно ножом полоснуло меня по сердцу.
Помедлив, я обернулся на звук и, не веря себе, приник взглядом к
представшему передо мной видению.
В проеме старинной готической двери стоял человек в длинном черном
средневековом платье и старинном головном уборе. Его роскошные волосы и
дремучая борода отливали чернотой. Я никогда не встречал человека со столь
высоким лбом, столь узловатыми, похожими на клешни, мертвенно-белыми руками
и столь глубоко запавшими щеками, обрамленными суровыми морщинами. Его
костлявое, аскетическое до истощения тело странно и уродливо контрастировало
с роскошью одеяния. Но более всего меня поразили его глаза две бездонные
черноты, сочащиеся безрассудной нечеловеческой злобой. Пристальный взгляд,
направленный на меня, был преисполнен такой ненависти, что кровь застыла в
моих жилах и я словно прирос к полу.
Наконец человек заговорил, и его резкий голос, в котором звучала
нескрываемая злоба, тяжелая и глухая, только усугубил мой ужас. Незнакомец
облекал смыслы в одеяния, скроенные по латинским образцам, но язык, которым
пользовались просвещенные люди в Средние века, был мне не совсем чужим, так
как я освоил его благодаря усердному изучению трудов алхимиков. Он повел
речь о родовом проклятии, о том, что мне недолго осталось жить; во всех
подробностях описал преступление, совершенное моим предком, и, не скрывая
злорадства, перешел к мести Карла Колдуна. Я узнал, что в ночь убийства
Карлу удалось сбежать, но через много лет, дождавшись, когда наследнику
графа исполнится столько полных лет, сколько было его отцу в роковую ночь,
он вернулся, чтобы выпустить стрелу в его сердце. Тайком пробравшись в
замок, Карл скрывался в том самом заброшенном подземелье, у входа в которое
и стоял зловещий рассказчик. Роберту минуло тридцать два года, и тогда Карл
подстерег его неподалеку от замка и, силой заставив проглотить яд, умертвил
его в расцвете сил; так продолжилось мщение, предсказанное в проклятии.
Предоставив мне подобрать ключ к величайшей загадке, состоящей в том, почему
проклятие не умерло вместе с Карлом Колдуном, который рано или поздно должен
был найти успокоение в земле, мой собеседник пустился в пространные
рассуждения об алхимии и об опытах, коим посвящали все свое время отец и
сын, не утаив и того, что Карл бился над получением эликсира, дарующего
тому, кто его отведал, вечную жизнь и неувядаемую молодость.
Воодушевление, охватившее незнакомца, казалось, вымыло из его взгляда
жгучее злорадство, так ошеломившее меня поначалу, но внезапно дьявольский
блеск снова вспыхнул в его глазах и из горла вырвалось странное змеиное
шипение, после чего он высоко поднял склянку с очевидным намерением
умертвить меня тем же способом, который шесть столетий назад выбрал Карл
Колдун, чтобы расправиться с моим предком.
1 2 3 4